Нужно ли говорить, что в скором времени пожар запылал и там?
Оставляя в дереве глубокие борозды от ногтей, обламывая их чуть не до крови, Уриэль навалился на ворот всем телом, и скрип скверно смазанного железа — прозвучал желаннее, чем музыка райских кущ…
В глазах мерцал целый хоровод созвездий, безвольное тело медленно сползло с рычага под ноги вступавшим, и только дестрие — умнейший конь, равноправный боец и на турнире, и в реальной схватке: самое понимающее существо, из сопровождающих человека со времен библейских прародителей до Потопа и наших дней, — смог вознести копыта, миновать эту еще дышащую горку костей и кожи, пахнущую человеком…
Яростная длань вздернула кверху за волосы:
— Где Лют?!
Уриэль только молча повернулся в сторону часовни, просто мечтая о том, что бы все-таки потерять сознание. Но та же рука волокла его, по-прежнему за волосы, и оставалось лишь кое-как переставлять ноги. Он с торжеством, которого никогда от себя не ждал, видел: как загодя изготовленный таран, запасенный вовсе не для такого, выносит многострадальные двери, и следом врывается вооруженное хоругвями, крестами и прочими освященными предметами братство.
Он видел, как Ян не ожидая того, опрокидывается навзничь, как спотыкается Рубин, тут же отступая перед исполненным веры инквизитором, воплощающим сейчас Кару Господню… Про него забыли. Он больше им не нужен! Никому…
И Уриэль улыбаясь, позволил себе все же покориться слабости. «Бог определил нас не на гнев, но к получению спасения…». «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь.
За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе. Духа не угашайте». 1-е Павла Фессалоникийцам, 9, 16, 19 «Ян!!!»
21
Марта не была бы собой, если бы развернувшись тогда, так и уехала навсегда. То, что раньше она принимала за безмятежность, мертвенный покой ее души однажды был нарушен, — грубо и довольно жестоко, но уже давно она осознала, что вновь ощутить его не хочет. И возвращалась она вовсе не потому, что идея христианского милосердия застила глаза и заткнула уши, мешая здравому смыслу взывать к рассудку. Но был вопрос, который волновал ее необыкновенно, и эта новая, а точнее проснувшаяся ото сна женщина, предпочитала разрешить его немедленно, чем остаток жизни мучится сомнениями, терзаться, ждать чего-то, а точнее кого-то, не будучи уверенной, что этот кто-то достоин того, что бы его ждали.
Прежде она долго думала как быть с золотом, полученным за Уриэля. Тридцать серебрянников выглядели скромным подаянием рядом с этой суммой, на которую преспокойно можно было приобрести добротную ферму. Даже прикасаться к ним было гадко, но предусмотрительность взяла свое: Марта прикопала их той же ночью, и времени на это ушло порядочно — земля смерзлась, а лопатой разжиться было негде.
«Если что: легко пришло — легко и уйдет!», — подумала она, утирая со лба нечестный, но от этого не менее соленый пот, а потом уже неспешно тронула повозку. За этот долгий день руки она себе сбила до кровавых мозолей, но боли не чувствовала.
И когда ее окружили без всякого окрика, — не испугалась. Впрочем, этим охотникам, такая добыча была не интересна.
— Бесстрашные вы все слишком, — протянул Хёссер, когда поставленная перед ним ведьма не то, что глаз не отвела, но и вернула усмешку, — Почему? Не поверю ведь, что не боишься!
— Сам-то не боишься, невинную душу погубить? — дернула губами Марта.
— Отпустить. Не денется никуда, — коротко распорядился инквизитор, и на нее перестали обращать внимание.
Конечно, на штурм ведьму никто не брал, но никто не мешал ей берегясь следовать за отрядом, и она вошла в распахнутые ворота цитадели аккурат в тот момент, что бы увидеть Хессера и Яна обменивающимися любезностями на ступенях полыхающей замковой часовни…
— Вот уж не гадал, что тебе жизнью буду обязан! — признал очевидное Ян, вскакивая на ноги.
— Неисповедимы пути Господни! — несколько рассеяно отозвался инквизитор, обращая взгляд на попиравшего и без того оскверненный алтарь Рубина с рапирой и кинжалом.
Пока его люди выводили уцелевших адептов ковена, он бестрепетно шел к одержимому сквозь огненную купель. И Лют не мог не признать мужества своего кровного врага, чувствуя странное удовлетворение: давя гадину, можно испытать лишь омерзение, но противник умный, смелый и сильный — некоторым образом возвышает тебя самого.
Однако то, что он здесь, означает…
Оборачиваясь, Ян высмотрел таки искомое, бросаясь туда.
— Вставай! Замерзнешь…
Уриэль улыбнулся этому голосу, но шевелиться сил не было.
— Вставай, парень! — оборотень тормошил своего нечаянного крестника, — Пора уносить ноги… Эк тебя!
Рядом встала Марта.
«Дура!» — беззвучно сказал Лют в сияющие просто неземным светом синие глаза.
«Сам выбрал!» — так же молча ответила она.
Самое время незаслуженно забытым напомнить о себе, не так ли? Так о ком все забыли, но кто не может позволить так просто списать себя со счетов? Ответ один, и он правильный: Элеонора. Нагая графиня, выпрямившись в свой не самый большой рост в оконном проеме, сжимала в тонких ручках любимый дублетер, за которым она и кинулась.
То, что она хотела отыграться именно на нарушивших ее грандиозные планы — сомневаться не приходилось. С такого расстояния она не впечатлила бы и куропатку, но лишь не на много промедлив после выстрела, что бы увидеть последовавший прыжок, Лют упал, увлекая за собой Марту и подминая под себя несчастного юношу…
Мало ли…
Боли он тоже не ощутил, ведь болт вошел хоть и не глубоко, но точно в шею, как и намеренно попасть трудно. Второй оцарапал плечо оглушенного Уриэля.
Высшим волеизъявлением: в этот момент державшие кровлю балки прогорели и рухнули, погребая под собой и демонов и святых.
— Вставай! Идем же! Ну! Давай! — резкий вопль пробился сквозь безвремение.
Ясное ночное небо мелькало перед глазами.
— Вставай!
Несколько пощечин наотмаш. Чужая живая кровь обжигает голую кожу…
— Вставай!!!
Женские, но отнюдь не хрупкие руки волокут его дальше…
Эпилог
Так они и встречали рассвет, глядя на зарево: Марта и кое-как опамятовавший Уриэль, все еще чувствовавший на себе тяжесть другого тела… Амиантовые глаза плыли горьким дымом. Обрывки прошлой ночи, ощущение касающихся щеки волос, тишина вслед за выдохом — расслаивались, оседали туда же, где уже хранилась память о том, как он бежал по галереям, услышав отзвук злой воли, и скользили пальцы в пропитывающей рясу настоятеля крови… Больно… Лучше бы самому погибнуть, чем так! Жизнь на жизнь… Такой размен равноценным не бывает!
Казалось, что это просто страшный сон, и сейчас оборотень возникнет рядом с едким словцом и знакомым прищуром…
— А ведь ты теперь граф, — заметила женщина, — спорщиков не выберется…
Юноша вздрогнул, словно она его ударила. Марта повернулась к нему, взглянула в застывшее мертвенно-белое лицо, и — обняла порывисто, прижимая голову к пышной груди и шепча в самое ухо:
— Ты держись! Если ты сдашься — то мне останется только вслед за ним в землю лечь! А нельзя… — и добавила еще пару слов.
Уриэль резко отстранился, потрясенно оглядывая ее с ног до головы.
— Кому как не тебе его сына растить?! — улыбнулась горько вдова. Дважды уже.
— Или дочь… — шепнул юноша.
— Или дочь… — на последнем вздохе согласилась Марта, снова оборачиваясь к догорающему замку, — А крестить отец Бенедикт будет! Его обвинять теперь тоже некому…