— Надоело? Ко мне пересядешь?
Ксения спрыгнула на землю, сказала:
— Как же тебе не стыдно! — и решительно пошла по дороге.
Алексей выскочил из машины, побежал за ней.
— Погоди, Ксень… Да погоди же!
Она остановилась, взглянула ему в лицо, освещенное фарами грузовика, и опустила глаза. Он взял ее за руку.
Ладонь у него была широкая; теплая, все ее пальцы уместились в ней, как в меховой варежке.
— Ксень, — сказал Алексей. Он стоял так близко, что Ксения увидела его полураскрытые губы. Она хотела отодвинуться и не могла.
— Ну, чего тебе, — устало проговорила Ксения, снова увидела его губы и торопливо пошла к грузовику. — Больше не балуй, — сказала она, влезая в кузов.
На этот раз Алексей вез ее бережно. Ксения сидела, прижавшись спиной к борту, ее покачивало мягко, как в лодке. По кабине хлестали ветки, в ушах свистел ветер, и в небе дрожали веселые звезды.
Около Ксениного дома Алексей остановился.
— Спасибо! — крикнула Ксения и побежала к калитке. Во дворе притаилась за деревом. Она видела, как Алексей, сидя в кабине, чиркнул спичкой, но спичка не зажглась, он выбросил ее, чиркнул другой и закурил папиросу.
Он не уезжал, и Ксения не уходила, все смотрела на огонек от папиросы. Наконец Алексей уехал. А Ксения стояла и слушала удаляющийся стук мотора.
Ничего как будто не произошло.
Все было как и раньше, до этой ночной встречи: по утрам Ксения бежала на ферму, мыла свинарник, кормила поросят, ездила иногда с отцом и матерью в город на собрания общины — и, однако, все было не так, как раньше. В воздухе, сверкая на солнце, летали паутинки. Они, казалось, протянулись от земли до высокого холодеющего неба и звенели тихо, празднично. Чистый их звон стоял в ушах Ксении. Она спала, работала, ела, молилась и постоянно слышала этот звон, наполнявший ее грустной радостью и спокойной торжественностью. Она даже ночью просыпалась внезапно, словно от толчка, и лежала с открытыми глазами, чувствуя, как громко стучит сердце, и улыбалась неизвестно чему. Было так, словно через минуту с ней должно что-то произойти. Что- то радостное, неизведанное. В поле играли журавли: они то поднимались высоко в небо, то опускались до самой земли или кружились над лесом, выстраиваясь в походный порядок. Скоро им улетать в далекие края, и старики к последний раз тренировали неопытных, крикливых своих детей. Ксения смотрела, как взлетают молодые журавли, как мчатся они к самому солнцу, и ей казалось, что стоит только чуть-чуть подпрыгнуть и она тоже полетит вместе с ними — все выше и выше, все быстрее и быстрее, — так легко было ей.
Мимо дома Ксении, мимо фермы по всем дорогам, окутанные пылью, будто дымом, день и ночь шли машины с зерном. Теплые, солнечные дни стояли долго. Но вот пришли дожди, и уже казалось, не перестанут до самых морозов. Облетали деревья, в небе низко плыли мокрые облака, ветер гонял желтые липкие листья. В один из таких дней, идя на ферму, Ксения встретила в колхозном саду Алексея. Он стоял под старой, кривой яблоней, низко надвинув кепку. Моросил дождь, и с кепки на губы ему стекали капли. Увидев Ксению, Алексей ладонью вытер лицо и сказал:
— Вот и дождался, здравствуй.
Опустив голову, Ксения молча прошла мимо.
— Чтой-то ты и не взглянешь на меня? — догнав ее, спросил он.
Ксения не выдержала, засмеялась:
— Ну сам подумай, разве чудо ты какое — чего смотреть-то?
— Как же, давно ведь не видались, соскучилась небось.
— Что?
— Соскучилась небось, говорю.
— A-а. Очень!
Он шел рядом, и оттого, что Ксения слышала его дыхание, ей было и тревожно и приятно. На сапогах его, еще не тронутых грязью, лежали черные крутые капли дождя.
— А я вот соскучился, — сказал Алексей, — хлеб возил, а сам ждал, скоро ли тебя увижу.
Ксения покраснела.
— Будет врать-то, — проговорила она.
— Зачем мне врать? Сижу за баранкой, а сам глаза твои вижу.
— И часто ты такие речи девчатам говоришь? — Ксения хотела усмехнуться, но не смогла: губы ее словно замерзли.
На тропинке среди опавших листьев лежал камень. Алексей ударил по нему ногой — зашуршали листья, камень отлетел в кусты. К носку сапога прилип комок глины.
— Эх, глупая ты, — сказал Алексей. — Я ж не шутки шучу.
Он остановился, невольно остановилась и Ксения. Она подняла голову, увидела его глаза и будто обожглась.
— Не надо, — вдруг с мольбой сказала она, — оставь меня. Прошу!
И повернулась, побежала прочь.
С этого дня Ксения стала ходить на работу уже дальней дорогой. Несколько раз Алексей приезжал на ферму с каким-нибудь грузом, а то и порожняком заезжал, но она не хотела встречаться с ним и пряталась где-нибудь.
Однажды Ксения осталась на ночное дежурство. С ней должна была дежурить Петровна, но два дня назад она попала под сильный дождь и простудилась. Ксения недолюбливала Петровну за ее дурашливость, за частушки, но вот заболела она — и что-то изменилось на ферме. Все вроде так же, но не так.
Ксения сидела в красном уголке, смотрела в окно. Перед окном трясло ветвями единственное во дворе фермы дерево — молодой и сильный дубок. Лил дождь, он зло топал по крыше, стучал в стекло и со свистом, будто кнутом, стегал землю. С дубка, пересекая окно, стремительно падали черные листья.
Был уже первый час. Ксения задремала на скамейке и вдруг услышала, как скрипнула дверь. Она открыла глаза и увидела Алексея. Ксения не удивилась и не испугалась.
— Зачем пришел? — спросила она.
Алексей снял плащ, стряхнул его и повесил на гвоздь у двери.
— Сама знаешь, — ответил он и стал щепкой счищать грязь с сапог.
Ксения смотрела ему в лицо. Впервые без робости она глядела в его глаза и видела в них и свое счастье и свою тоску. Она верила им и не хотела верить.
— Не надо об этом, — сказала она, — посиди, отдохни и иди себе…
Алексей промолчал. Он прошелся по комнате, прочитал плакат на стене: что можно выиграть по лотерее. Усмехнулся — «Вот мотоцикл бы!» — и включил на столе радиоприемник.
— Ой, выключи ты его, — испуганно проговорила Ксения, — не люблю я!
Он выключил. Потом подсел к Ксении и спросил:
— Это правда, Ксень, ты до сих пор в секте пятидесятников состоишь?
Она подобралась вся, настороженно отодвинулась:
— Ты ж безбожник, зачем тебе знать: насмехаться?
— Нет, — сказал он, — мне ведь все про тебя интересно.
Она кивнула головой:
— Да.
Он вздохнул, а Ксению вдруг словно что-то кольнуло в сердце: может быть, именно ей суждено открыть Алексею истину. На щеках ее выступил румянец, глаза стали еще больше, красивее, и Алексей невольно залюбовался ею. Она перехватила его взгляд и стыдливо опустила голову. Но сейчас же опять посмотрела ему в лицо и сказала, прижимая руки к груди, дрожа от волнения:
— Это счастье — верить. Вы безбожники, вы, как слепые котята, ползаете во тьме. Но господь милостив, даже грешных вас примет. Я знаю, ты добрый… У тебя хорошее сердце. И это от бога. Добро всегда от бога. Так не отвергай господа, ищи истину.
Алексей почти испуганно смотрел на нее.
— И как же можно найти эту истину? — спросил он.
— Читай слово божье, верь, и вера откроет тебе глаза. Только нужно долго молиться и много плакать, чтобы приблизиться к богу.
— Погоди, — сказал Алексей, дотронувшись до ее руки, — погоди, дай передохнуть.
Он встал, отошел к окну, прижался лбом к стеклу. Ксения снова услышала, как буйствуют на воле дождь и ветер.
— Неужто ты это всерьез? — не оборачиваясь, скорбно спросил Алексей. — Не могу поверить… Чтоб в наше время…
— Все вы, мирские, на один лад, — с тоской сказала Ксения и закрыла руками лицо.
— Не обижайся, — подсаживаясь к ней, проговорил Алексей. — я ведь понять тебя хочу. Ну ладно, ты нашла истину… И уж коли ты знаешь ее, зачем же боишься нашей правды?