"Солдат! Ты с какого кладбища?.." - Узнаю я, скоро узнаю и на себе любимое это изречение командира дивизии - Шумилихин бесхитростно ему подражал. Не дожидаясь ответа, махнул командир рукой, засмеялся и пошел дальше, а за ним два гренадера дружно гыгыкнули и сдвоили шаги.
Так вот видел я первый и последний раз знаменитого командира истребительного полка Ивана Шумилихина, который был-таки удостоен звания Героя Советского Союза, погиб в бою в Германии, похоронен на холме Славы во Львове. И слышал я, обретя независимость, неистовые самостийщики тот холм скопали, над славными могилами надругались, но надеюсь, что добрый народ вологжане прах своего славного земляка перевезли на Родину.
Ну а что же наши генералы-артиллеристы? Они оба давно уже покинули земные пределы, давно покоятся в других местах, на совсем тихих, небоевых "позициях", там, где нет не только склок, интриг и происков, но даже "болезней, стонов и мук нет, но жизнь бесконечная", как гласит древняя печальная мудрость.
Об одном генерале журналист Георгий Миронов написал книгу "Командир дивизии прорыва" и издал ее в серии "Богатыри". В Житомире создан был музей боевой славы 17-й артдивизии, но сохранился ли ныне - не знаю. Там хранились вещи ее командира, боевые его награды, личное оружие. Где-то живет и работает сын генерала. Помню его скромным, деловым, остроумным парнем, снисходительным к причудам старого отца. Ветераны нашей 17-й дивизии чаще всего встречались в Киеве и в Житомире, поминали своего командира добрым, тихим словом. Но уже давно нигде не собираются - остарели славные артиллеристы, поумирали.
О втором генерале, Алексее Кондратьевиче Дидыке, я нигде, кроме книги Георгия Миронова, не читал ни единого слова.
Что ж, пора, пожалуй, заканчивать - о войне нам, фронтовикам, говорить - не переговорить, вспоминать - не перевспоминать. Я и так, кажется, вторгся в "материал" своего романа о войне.
И все же хочется и мне повиниться за всех за нас, ветеранов 92-й бригады и, в частности, бойцов и командиров 3-го дивизиона, перед Митрофаном Ивановичем Воробьевым. Слух был, что наш бывший командир дивизиона, фронтовой товарищ живет в Воронежской области (жил), но на встречи ветеранов своей дивизии не ездил, никому не писал. Обиделся. Да и как не обидеться, если он больше года пролежал в госпитале и никто - ни из офицеров, ни из бойцов его дивизиона не написал ему ни письма, ни привета.
Дорогой Митрофан Иванович! Может быть, попадут Вам на глаза эти строки и хоть немного утешат Вас. Мы-то, бойцы взвода управления третьего дивизиона, всегда Вас помнили и помним, да закрутила нас война, завертела жизнь. Простите нас, если можете...
И вот чудеса, не только в решете! В город Новохоперск поступило всего четыре экземпляра моего первого собрания сочинений, два ушли "по своим", а два решили разыграть в лотерее, и... есть же, есть Силы Всевышние: страшный книгочей Митрофан Иванович Воробьев один из двух экземпляров выиграл! Прочитавши эти заметки в "Правде", он написал мне большое замечательное письмо: "Глянул на портрет Ваш и что-то забрезжило в памяти, увиделось, как молодой паренек тащит меня, раненого, за воротник полушубка..."
Тащили мы его, нашего командира, попеременке, тащил и я. А вот встретиться нам не довелось. Прособирался я, опоздал...
И не удержусь, попрошу через газету со много обязывающим названием "Правда" не унижать нас, уже немногих в живых оставшихся воинов, ложью, пусть и красивой, той самой ложью, по которой нежданно вышло, что 18-я армия, воевавшая долгое время на вспомогательном фронте, была чуть ли не главнеющей ударной силой на войне, начальник политотдела этой армии - чуть ли не самой великой фигурой на фронте.
Однажды был опубликован снимок: он, начальник политотдела, на передовой беседует с бойцами. Подлинные бойцы - окопники, бедовавшие на Малой земле, с одного взгляда установили, что "передовая" та находилась в семидесяти километрах от переднего края, но для него, не постыдившегося принять Звезду Героя за не известные никому подвиги, - и там была передовая.
Однако война-то и бои происходили чуть впереди, и о них, об этих боях, о подлинных окопах и воинах надо говорить всю правду, пусть иногда и горькую - великая дата - 40-летие Победы обязывают к этому нас и все человечество. Мы достойно вели себя на войне и достойны не только благодарности, но и самой высокой, самой святой правды, мы и весь наш многострадальный, героический русский народ на века, на все будущие времена прославивший себя и трудом, и ратным делом.
1985
Послесловие к "Воспоминаниям солдата"
Ах, как в строку, к разу, казалось мне, к месту вставил я слова о правде на войне, забыв о том, что с войны каждый боец и офицер привез свою личную правду, а генералы и тем более маршалы приволокли свою правдищу, да такую огромную, исключительную, что она загромоздила собой правду истинную, заслонив быль небылью и все военное лихо и почти каждый из них спешил рассказать о себе, хорошем, о своих подвигах - и вот те на: какой-то солдатишка-обмоточник высунулся со своей окопной правдой, и она никак, ни с какого бока с генеральской не сходится, да еще и напечатанной в "Правде", в той самой газете, единственной, которую они почитали, знали и знают, а других и знать не хотят.
Привыкшие повелевать, командовать и направлять, генералы и маршалы не почувствовали, да и чувствовать не желали ветер перемен в стране. Уж больно удобно, сытно и вольготно им жилось до пенсий высоких и хлебных, а на пенсиях уж одна и забота осталась - писать мемуары да строчить опровержения в газеты.
Вот с опровержениями на мои заметки явились к редактору "Правды", Виктору Николаевичу Овсянникову, сразу аж шесть генералов и один маршал и, потрясая бумагами, гневно требовали немедленного опровержения, а редактор им на все это бушеванье усталый вопрос: