- Господу помолимся! - призвал диакон, и началась вторая, главная часть литургии, литургия верных.
После трех ектений пропели Херувимскую песнь. После первой ее части состоялся великий вход, или вход с Дарами. Священнослужители перенесли с жертвенника на престол дискос с Агнцем и потир с вином и водой.
После Херувимской песни царские врата и боковые двери алтаря плотно закрылись в знак того, что никто не может считать себя достойным видеть совершение величайшего Таинства, кроме участников священнодействия.
Все это закончилось молитвой «Отче наш…», Священник раздробил агнца на четыре части, причастился Святых Тайн сам с диаконом и остальные части раздробил на множество мелких частей приблизительно равных числу причащающегося народа.
Затем диакон открыл царские врата, вознес чашу пред народом и пропел:
- Со страхом Божиим и верою приступите!
Сразу же после первого явления народу Тела и Крови Христовых началось причащение Святых Тайн удостоившихся этого мирян. Каждый верующий благоговейно приближался к священнослужителям.
- Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын бога живаго…, - говорили мужчины и женщины, делали земной поклон перед святой чашей и затем причащались Святых Тайн из рук отца Николая.
После этого, приложившись к краю чаши, они отходили в сторону и выпивали несколько глотков так называемой теплоты, то есть теплого компота с водой. После причащения святых Тайн священник призывал благословение на причастников, а с ними и на всех верующих как на достояние Божие. Предстоящие радостно отвечали, что они увидели Истинный Свет, приняли духа Небесного, обрели веру истинную и поклоняются нераздельной Троице, которая спасла их…
Вечером того же дня Николай Романцев сидел у себя в квартире и смотрел телевизор. Вернее сказать телевизор работал сам по себе, а Николай занимался с детьми. Он проверял у них уроки.
- Боря, тут у тебя несколько ошибок! – сказал он сыну пятикласснику, проверяя его задание по математике.
- Где?! – удивился сын.
- Вот! Видишь!? Здесь ты посчитал дроби не правильно! Иди, исправляй! – он показал сыну ошибки и отдал тому тетрадь. После чего принялся проверять русский язык у младшей дочери.
Закончив с уроками, Николай прошел на кухню и налил себе в стакан темно-красного кагора. Осушив его залпом, он перекрестился и пошел досматривать программу, которую смотрел до проверки у детей уроков.
Глубокой ночью его разбудил долгий звонок в дверь. Спросонья Николай долго не мог понять, что звонит. Наконец, окончательно проснувшись, он натянул на себя халат и, шаркая тапочками, подошел к двери. На пороге квартиры стоял дьякон его храма. Он был очень возбужден и встревожен. Руки тряслись, а голос дрожал.
- Батюшка! Идемте скорее в храм! Там что-то такое твориться, что Вам нужно видеть! – срываясь на крик, сказал дьякон.
- Ну, что там может быть, отец Василий! Успокойся! – устало произнес отец Николай.
- Пойдемте, батюшка! Пойдемте! Вы сами должны все увидеть! – не успокаивался верный помощник Романцева.
- Ох, Василий! Вечно у тебя все не так, как у людей! А до завтра это не подождет?!
- Что Вы! Нет! Там ТАКОЕ! – его глаза вылезали из орбит, когда он представлял еще раз увиденное им в храме.
- Ну, что там? Хулиганы? Осквернили что? А?! Так вызывай полицию! Я то, что могу сделать?! – все еще надеялся увильнуть от необходимости одеваться и идти на работу в такой поздний или ранний час отец Николай.
Но Василий не принимал слов начальства к исполнению. Он вошел в коридор квартиры своего настоятеля и, молча, стал ждать. Осознав всю тщетность своих отговорок, Николай нехотя стал одеваться. Дьякон подал ему повседневную черную рясу и черные замшевые туфли. Отец Николай, облачившись и повесив крест, прошел прямо в обуви в комнату детей.
- Боря, Боря…, - шепотом разбудил он старшего отрока.
- Да батюшка, - продрал глаза сын, привыкший к разного рода неожиданностям.
- Я пойду в храм. Вы продолжайте спать. Я вернусь утром, если, вдруг, меня не будет утром, ты старший.
- Я понял папа, - прошептал сын и, повернувшись на бок, снова уснул, как ни в чем не бывало.
Священник поцеловал спящих детей, и вернулся к своему помощнику.
- Ну, пойдем, Василий. Не дай бог, ты меня зря побеспокоил!
ГЛАВА 8.
Петр Петрович.
Петр Петрович лежал на деревянных ступенях в сауне. Его огромный живот едва помещался в узком пространстве, рассчитанном на более стройных людей. Жар был умеренный, и поэтому мужчине относительно не высокая температура не доставляла никаких неудобств. Он, однако, раскраснелся, и капли пота интенсивно стекали по его второму подбородку на третий, а потом на пышную грудь и заканчивали свой бег непосредственно на самом выпуклом месте, откуда уже ручейками сбегали на горячее дерево.
В парилке он был один. Его соратники по партии и развлечениям вышли к девочкам, и из-за плотно закрытой двери слышались их веселые голоса. Раскатистому хохоту мужчин вторили высокие нотки женского смеха.
Петр Петрович находился в печальном расположении духа. Паршивые газетенки начали его травлю. Пока он успешно от них отмахивался, но силы были уже на исходе. Эти мелкие твари кусали не больно, но часто. Главное за что?! Вопрошал он сам себя. Ведь он служил существующему строю верой и правдой. Он заслужил своей преданностью хоть какую-нибудь защиту от этой мерзкой своры. А партия как-то слабо помогала ему в ежедневной борьбе по защите своей чести и достоинства.
Петр Петрович вспоминал свою жизнь, бурную и порой такую непредсказуемую, что сейчас ему порой казалось, будто все было вовсе не с ним. Школа. Там-то все было спокойно. Социализм прочно стоял на глиняных ногах. Оспорить его существование не приходило в голову никому. КПСС умело защищал свои интересы от нападок из-за занавеса.
Потом ВУЗ и закат социализма. Вот с того времени и началась его активная политическая жизнь. Учеба в ВУЗе пришлось на время перестройки, в эти годы он начал активно участвовать в общественно-политическом движении, был организатором и членом целого ряда анархических партий и движений, которые не признавали существовавший тогда и привычный порядок вещей. Он вспомнил, как на первом курсе стал организатором подпольной студенческой группы «Оргкомитет Всесоюзной революционной марксистской партии»; потом, спустя несколько лет вошел в созданный на его базе историко-политический клуб «Община» — одну из первых московских неформальных групп; вспомнил, как стал редактором издаваемого «Общиной» журнала. Потом он принял активное участие в организации Московского народного фронта, написал проект его Учредительной декларации; тогда же инициировал создание Альянса социалистов-федералистов. В 1988 году стал организатором и членом «Демократической фракции ВЛКСМ». А в ноябре того же года был выдвинут кандидатом в депутаты Съезда народных депутатов СССР. Петр тогда, в то время, считал себя анархистом; в одной из статей, которых было огромное количество, он называл себя сторонником «христианского народного демократического социализма». Надо же было такое придумать! Сейчас он улыбнулся своей безумно интересной молодости.
Потом он окончил институт, между прочим, с отличием и стал работать в школе учителем истории, из которой ранее же выпускался; одна из учениц позднее стала его женой. Мысль о жене неприятно отозвалась в голове Петра Петровича. Нет. Это не было каким-то угрызением совести. Он привык изменять ей, и она тоже к этому привыкла. Просто мысль о жене всегда была ему неприятна. Он не мог сказать, когда это началось. Скорее сразу же после свадьбы. Она сразу стала ему мешать, вызывать неприятные мысли о том, что все шушукаются по поводу их женитьбы. Как же! Учитель и ученица! Причем ученица – школьница! Несмотря на свои политические взгляды, он все же старался соблюдать рамки принятого обществом приличия.