Выбрать главу

Капитан, конечно, пристрастен. Счастливый он человек!

Калининград — Гавана — Москва

Да здравствуют медведи!

I

Павел Афанасьевич Гордиенко, начальник многих высокоширотных экспедиций «Север», рассказывал:

— Весной на зимовках держи ухо востро: одни по суткам молча лежат на койках, другие бродят как тени, ссорятся из-за ерунды. Начальник должен это знать и тут же принимать меры. Какие? Я вам лучше пример из практики приведу. Началось с кроссворда — разгадывали, разгадывали и поспорили. Слово за слово, взъелись скопом на биолога. Такой, мол, растакой, и дела не знаешь, и ученый липовый. Скажи вот, к примеру, сколько длится беременность у кенгуру? Тот назвал, а ему — на-ка выкуси! Трясут бородами, глаза злющие, дурные. Вижу, пора вмешаться. Ладно, говорю, заключайте при свидетелях пари, кто проиграет — пусть полбороды сбреет и так до самого дома ходит. А я берусь дать точный ответ. Идет? Идет, говорят, а как вы проверите? Беру бумажку, пишу радиограмму: «Москва. Директору зоопарка профессору Мантейфелю. Просим срочно сообщить продолжительность беременности кенгуру». И подпись: «Начальник высокоширотной экспедиции «Север». Гляжу, физиономии расплылись: представляют себе удивленье профессора. Два дня только и разговоров, по несколько раз к радистам бегают, нет ли ответов. Ответ пришел, но сперва от начальника Гидрометеослужбы: «Что у вас там стряслось?» Ребята веселятся пуще прежнего — небось начальство решило, что мы тут свихнулись. Отвечаю: «У нас все в порядке, ждем ответа Мантейфеля». Через неделю ответил. Оба спорщика ошиблись, но биолог совсем незначительно. Пришлось его противнику сбрить полбороды. Как войдет в кают-компанию, — сразу смех. Словом, напряжение разрядилось, а там и весна миновала. Только в самолете, когда возвращались домой, парень взмолился: разрешите, мол, вторую половину сбрить, в человеческом виде на Большую землю явиться. На радостях смилостивились, конечно..

Мы сидели на лавочке в самолете. Под крылом лежали ровные ледяные поля. Стремительно рвавшаяся к материку машина казалась неподвижно зависшей посредине белого круга. Ровно гудели моторы. На плите в кухонном отделении пофыркивал чайник. И, перекрывая шум моторов, отчаянно вопили в грузовом отделении непривычные даже для видавших виды полярных авиаторов пассажиры.

* * *

Перед отправкой на Север я наслушался рассказов о полярном идиотизме. Такое, говорили мне, нападет оцепенение, что не только с койки не встать, руки и то не поднять, чтоб побриться. Лежишь, и все в тебе словно снегом замело, — ни чувств, ни мыслей. Разговоры, суета всякая до того раздражает, что готов в глотку вцепиться тому, кто пытается вывести тебя из апатии. Называют это, дескать, белой болезнью, и подвержены ей, мол, одни мужчины. Особенно весной, особенно в мае, когда после долгой полярной ночи запахнет в воздухе талым снегом, солнце крутится круглые сутки, как ниткой привязано, снег слепит.

На комсомольско-молодежную дрейфующую станцию Северный полюс-19 мы прибыли именно в мае, но ни у одного из двадцати зимовщиков ничего похожего на признаки белой болезни не обнаружили, хотя провели вместе почти полмесяца, продрейфовав тридцать с лишним морских миль. А ведь за полярную зиму ребятам досталось столько, что хватило бы не на одну зимовку.

— Сочли необходимым гарантировать нас от всяких случайностей, — рассказывал Эдуард Саруханян, кандидат наук, океанолог, исполнявший на станции и обязанности главного «астролога». Кроме доктора и кока, у каждого из нас была не одна зимовка — на Диксоне, в Тикси, на островах Рудольфа и Голомяном, на Земле Франца-Иосифа, экспедиции в Мангазею, в Антарктиду, дрейфы на СП. Но даже нашему начальнику Артуру Чилингарову не было и тридцати, и потому нас полагали зелеными. Знаете, как бывает: пока не облысеешь да не поседеешь, ходи в коротких штанишках. Специально для нас выбрали не льдину, а целый остров: шесть метров над уровнем океана, толщина льда — до пятидесяти, площадь — около пятисот квадратных километров. Большой кусок ледника, сползший в Ледовитый океан где-то с канадского берега и по оценочным подсчетам дрейфующий не одну сотню лет. Обосновывайтесь, ребятки, и живите спокойненько — ничего, мол, с вами тут не случится.