Филька с воем бежит к нам, врывается в тамбур. Поднявшись на задние лапы, прижимается животом к стоящему в дверях Паулю и, неотрывно глядя ему в глаза, словно силясь рассказать о пережитом ужасе, жалуется: «Уа-уа, уа-уа».
— Какого красавца загубили! — вдруг говорит Эдик Саруханян. Голос его дрожит. — Подняли панику, крик, ракеты. Презираю! Он бы и сам ушел.
— Прекрати! — обрывает его Артур. — Сам знаешь, выхода не было: или он, или Филька.
Филька все еще трясется всем телом, трет лапой помятое ухо, никак не успокоится.
Мы понемногу приходим в себя. Умываемся, бреемся, наряжаемся. Как-никак сегодня праздник.
Двадцать три человека выстраиваются в центре лагеря. Начинается праздничная демонстрация. Мы трижды обходим вокруг высокой мачты с алым государственным флагом, Филька с Машкой и все собаки, решив, что предстоит выход из лагеря, бегают следом за нами. И только Варнак неподвижно сидит над медведем, не в силах насытиться запахом поверженного врага.
Раздается залп из всех видов оружия. Летят ракеты. В воздух взмывают столбы снежной пыли, осколки льда. Подрывники заложили для салюта такое количество взрывчатки, что чуть было снова не раскололи остров.
Потом в кают-компании был доклад парторга Воробьева. Мы с Паулем рассказывали о войне.
Нас прерывает оглушительный рев. Взобравшись на груду кассет с кинофильмами, Машка просунула к нам в окошко свою морду и во всю мощь своей глотки дает нам понять, что давно наступило время перейти от торжественной части к обеду.
По предложению Пауля мы отправляем в берлинскую газету «Нойес Дойчланд» поздравления по случаю освобождения немецкого народа от фашизма. И садимся за стол.
В разгар обеда Артура вызывают на радиостанцию. Летчики, расставляющие неподалеку радиобуи, просят разрешения поздравить нас лично. Через двадцать минут прямо к кают-компании подруливают на лыжах две юркие красные машины полярной авиации. В нашем полку прибыло. Артур дает команду: «Разбавить по широте». Это старая полярная традиция. Утром Эдик определил наши координаты: 77°53′ северной широты. Значит, крепость спиртного в бутылках 77,5 процента.
Стоя мы поминаем погибших. Пьем за счастье живых. За дружбу.
А в 11 ночи начался самый необычный из виденных мною футбольных матчей. Не помню, кто с кем играл и какой был счет. Помню только, как Машка с Филькой, не подозревая о своей судьбе, с восторгом гонялись за мячом, хватали форвардов в момент удара за унты, яркое солнце, слепящий снег…
Мы улетали «последним бортом». Наступало лето, снег таял. Взлетная полоса уже была ненадежна. Следующий самолет должен был прилететь в сентябре.
А как же Машка с Филькой? Через три месяца это будут сильные, опасные звери. С ними и сейчас-то нет сладу…
Решение пришло неожиданно: передать всеобщих любимцев в дар братским столицам — Софии и Берлину. Так постановил коллектив. Ошеломленные щедрым даром, Пауль со Славом едва не поссорились. Каждому почему-то хотелось привезти домой не Машку, а Фильку. Только жребий мог установить опасность, угрожавшую дружбе представителей братских столиц.
С вечера сколотили из досок два больших ящика и утром, получив РДО о вылете самолета, стали усаживать в них медвежат. Те ревели что было мочи. От тоски — их впервые разлучили друг с другом. От негодования — впервые так грубо стеснили их свободу. Долго не удавалось заколотить последние доски. Только запихнут, глянь: опять торчит из ящика орущая морда. Как ваньки-встаньки.
Наконец погрузили ящики в сани. Взревел трактор, и вдоль вешек с флажками самого яркого в Арктике цвета — черного — мы проделали к взлетной полосе последний пятикилометровый путь по ледяному острову.
И вот мы сидим в самолете и под незатихающий рев уже охрипших медвежат беседуем с Павлом Афанасьевичем Гордиенко о белой болезни, о кенгуру, заочно избавившем от нее зимовщиков. И тут я наконец понимаю, отчего Гордиенко велел привезти Машку с Филькой на СП-19, хотя заботы о них с радостью взял бы на себя любой зоопарк, — звери эти нынче редкие и дорогие. Хитрец Гордиенко!
Я чуть было не сказал об этом ему самому, но, к счастью, удержался. Вовремя меня осенило. В самом деле, почему не терпящий шумихи и суеты, славящийся на всю Арктику непреклонностью Гордиенко, у которого и без того по горло забот, с охотой согласился пустить на Северный полюс еще и трех писателей сразу?..
Через два года, приехав в Берлин, я первым делом отправился на свиданье с Машкой. Главный зоопарк ГДР славится на всю Европу. Он разбит на громадной территории, животных стараются содержать в условиях, близких к свободе, и они дают здесь потомство, даже медведи, которых по-немецки называют не белыми, а полярными, что в неволе бывает редко.