Два часа. К борту пришвартовывается серо-зеленый катер под флагом военно-морских сил. По трапу поднимаются пограничники, вооруженные мощными электрическими фонарями.
Команду просят собраться на юте. Матросы, кочегары, мотористы, механики, рыбмастера, коки, официантки, штурманы высыпают на рабочую палубу. Устраиваются поудобнее на зачехленных лебедках и канатах, прислоняются к фальшборту, глядят на воду, фотографируются, смеются.
Инспектор вручает капитану-пограничнику судовую роль и стопу паспортов. Офицер начинает перекличку. Одни откликаются на свою фамилию с развязностью, другие — смущенно, пристыженно, иные — с готовностью, иные — с недоумением. Все сто восемь человек оказываются налицо, за исключением боцмана и второго штурмана — они сопровождают пограничников, ведущих досмотр корабля.
Кочегар Нурмсон забыл отпереть свой шкафчик. На палубу является солдат и просит его исправить оплошность. Нурмсон и солдат спускаются в кубрик.
Три часа дня. Команда истомилась. Смолкают шутки, смех, разговоры. Пекарь Саша, явившийся на палубу в белом халате и поварском колпаке, закуривает одну папиросу от другой. У него на камбузе подходит тесто.
Три часа тридцать минут. Солдаты выходят на палубу. Осталось проверить лишь трюмы в кормовых отсеках.
Три часа сорок минут. Офицер-пограничник улыбается. Приветственно машет рукой. Катер под флагом военно-морских сил отваливает от борта. Убирают парадный трап. Последним по нему поднимается лоцман. Он проводит нас до приемного буя.
— Поднять якорь!
Надсадно скрежещет якорная цепь. Палуба заходится мелкой дрожью. Машина запущена.
Все, кто свободен от вахты, по-прежнему на палубе. Провожают глазами медленно уходящий берег.
Четыре часа пять минут.
Не крутись, картушка!
На обычном компасе, когда меняешь направление, кажется, что поворачивается магнитная стрелка, постоянно указывающая на север. На судовом, который, в отличие от сухопутного, моряки именуют компа́сом, вращается намагниченная картушка с делениями, плавающая в спирту. А стрелка-риска, постоянно указывающая на нос корабля, неподвижна.
Помните, как просто было во времена стивенсоновских пиратов обвести вокруг пальца капитана?! Стоило положить под компас кусочек железа, и он начинал врать. Не то теперь.
На больших современных судах магнитный компас служит только для страховки. Ведут корабль по гирокомпасу. Это сложное электродинамическое устройство, которое работает по принципу волчка, напоминает по внешнему виду обыкновенную стиральную машину и помещается в глубокой шахте, у самого киля. Свое движение, вернее, неподвижность относительно стран света он передает на картушки репитеров в каюте капитана, в штурманской рубке и на рулевом управлении.
Когда старпом обнародовал расписание рулевых вахт, я нашел там и свою фамилию. И вот передо мною картушка — большой круг, разделенный на триста шестьдесят градусов, и внутри него — малый, на который нанесено сто делений. Каждое — одна десятая градуса. Малейшее отклонение от курса, кроме того, автоматически отмечается на ленте курсографа в штурманской рубке.
Погода стоит великолепная. Синий штиль. Слева уходит за горизонт медное солнце. Но мне не до красот. Я не успеваю следить за приборами.
— Не крутись, картушка, не крутись, милая! — это крик души рулевого.
Рулевое управление тоже электрическое. Вместо традиционного штурвального колеса — металлический рычаг с круглым эбонитовым набалдашником. Повернешь налево — зажигается зеленая лампочка, повернешь вправо — красная.
На переборке прямо перед глазами циферблат, показывающий, на сколько градусов отклонилось перо руля. Весит это перо около тонны, а приводится в движение легким поворотом рукояти.
В левую скулу задувает легкий береговой бриз. Картушка медленно проворачивается влево. Отвожу руль влево на пять градусов. Картушка замирает, потом быстро бежит направо.
— Одерживай! — командует вахтенный помощник капитана.
Масса у судна большая. Если ждать, пока оно придет на курс, и только тогда поставить руль прямо, оно по инерции завалится и дальше, начнет вырываться из рук, как норовистое животное, почуявшее неопытного седока, рыскать.
Судно медленно приходит на курс. Триста сорок градусов, норд-норд-вест. Тот самый, который я принял от своего напарника Ямочкина.
Он стал за руль уверенно. Не пожелал и слушать ничьих советов: «Подумаешь, хитрость, не первый раз на соломенной крыше с трубкой сижу!..» Самоуверенность его и погубила. Он привык к штурвалу на СРТ, где нужна физическая сила, и так резко отводил руль, что не успевал одерживать. Судно рыскало у него на двадцать градусов в ту и другую сторону.