Пришла и ночь, но ожидания Константина не сбылись. Напрасно просидел он с вечера вплоть до рассвета: хозяйка не показывалась, и даже вещи, оставленные им в беспорядке, оставались в том самом положении в продолжение всей ночи. Но утром он едва успел растворить окно и выглянуть на улицу, которая начинала оживляться движением народа, как все зашевелилось в мастерской под надзором невидимой хозяйки; когда он оглянулся, все было по местам и в таком порядке, что лучше и желать нельзя. Константин вздохнул. С приближением многих последующих ночей возобновлялись те же ожидания, и их постигала та же участь. Утомившись наконец напрасными желаниями, Константин покорился грустной необходимости пользоваться благодеяниями невидимой хозяйки, не имея возможности ни полюбоваться ею, ни излить своих чувств, ни расспросить ее о загадочном ее бытии и о взаимных отношениях, вольных или невольных, но явно существующих между ними.
Оставив напрасные ожидания, он с новым рвением предался живописи, и скоро оказались необыкновенные успехи. Но вместе с усовершенствованием в искусстве возрастала также и требовательность молодого художника. Теперь он уже не был доволен тем, что прежде привело бы его в восторг; он нередко бросал в огонь работы, которые бы сделали славу любому из его товарищей; какой-то тайный голос шептал ему: «Ты можешь, ты должен сделать лучше!» И в самом деле, каждая новая работа затмевала предыдущую. Но всем этим успехам и начинаниям Константин уже был сам единственным ценителем и судьею, потому что с той незабвенной ночи его мастерская не отпиралась более ни для кого. Она сделалась для него таким сокровищем, над которым он дрожал день и ночь, как скряга над золотом; дозволить постороннему взгляду проникнуть в эту таинственную храмину казалось ему преступлением; а может быть, кто знает, он как ревнивец сторожил свою хозяйку, боялся знакомить ее с своими товарищами, чтобы ей не вздумалось изменить ему в пользу другого. Всякий раз, когда он должен был оставлять мастерскую, он заботливо осматривал все углы комнаты, притворял окно, двойным замком запирал дверь и, положив ключ в карман, беспрестанно его ощупывал. Одним словом, в Константине стали замечать все привычки и ухватки скупого, которому удалось неожиданно приобрести несметное сокровище.
В то же время хорошенькая Беппа стала худеть и ее часто можно было встречать в том переулке, где была мастерская Константина, и всякий раз или глаза у бедняжки были заплаканы, или они сверкали гневом. Порог таинственной мастерской оставался ненарушимым даже для Беппы.
Прошел год без всякого изменения в поступках Константина, который день ото дня все более и более чуждался общества товарищей и по целым дням безвыходно просиживал дома. Только убедившись в тщете своих ожиданий и в продолжение дня утомляя себя прилежной работой, он уже не сидел по ночам и разве только изредка, по какому-нибудь особенному строю мысли, покушался снова подкараулить свою таинственную жилицу.
В один летний вечер, по обыкновению вспоминая о непостижимом явлении, Константин заглянул в календарь и рассчитал, что в этот вечер минул ровно год после той ночи, в которую хозяйка явилась ему в видимом образе. Это сближение произвело сильное волнение и в голове и в сердце молодого человека. Что, если бы?.. Эта мысль вспыхнула как искра и скоро охватила пожаром все его чувства. И вот он опять не спит, он опять ждет, опять надеется.
На этот раз его ожиданиям суждено было совершиться. Едва пробило полночь, мастерская стала постепенно освещаться, в полумраке сначала появилось белое облачко, из которого с каждою новою струею света все более и более выказывались знакомые, милые черты; наконец облачко совершенно рассеялось, и хозяйка предстала перед художником во всем блеске своей красоты, во всем очаровании заманчивой таинственности. С ее появлением как будто пламя коснулось взора Константина. Не колено преклонил он перед нею, но всю душу свою сосредоточил во взоре, которым встретил милое видение. В несвязных словах полились речи радости, удивления, восторга, страсти и даже страха, что более ее не увидит или опять с ней расстанется на такой же долгий срок. На все эти пламенные уверения и вопросы она отвечала одними знаками; в выражении лица хозяйки было что-то торжественное и печальное, и когда в первый раз ее взор встретился со взором Константина, очи ее были отуманены слезами. Она снова указала ему на его работы, конченные и неконченные, и опять возобновился странный урок, который давала живописцу в их первое свидание. И потом она опять, по-видимому, забылась, развеселилась, расплясалась и своею милою лаской, резвостью своих приемов, обаянием взгляда опять чуть-чуть не свела с ума Константина.