Я насилу взобрался, запыхавшись, на верх беседки. Пот катил с меня градом, солнце так и пекло на этом возвышении, ничем не закрытом. Феклуша как будто не замечала солнца, только слегка прищурив глазки, глядела задумчиво вдаль. Я наконец обратил внимание на вид, который мне обошелся дорого. Вблизи овраг с размытым песчаным дном, на отлогостях его группы дерев, небольшие лужайки. Далее — село Уткино как на блюдечке; мне даже показалось, что я узнал в саду то место, где спал накануне.
— Это что за дом? — спросил я Феклушу, указывая на дом моего приятеля.
— Барский! — отвечала Феклуша.
— Чей?
— Уткинский! Вот отсюда я хожу к реке! — прибавила она, отвернувшись от меня слегка, но я заметил краску на ее лице.
Через минуту она снова повернула ко мне свою голову, которую солнце освещало ярко. Прозрачность и нежность кожи, совершенно синие глаза и, как золото, пушистые волосы в такой были гармонии с тонкими чертами лица, что я залюбовался и забыл о живописных окрестностях, которые мне подробно описывала Феклуша. Я неожиданно прервал ее следующей фразой:
— Фекла Григорьевна, чем вы меня наградите за исполнение вашего приказания?
Лицо Феклуши приняло вопросительное и тревожное выражение.
— Я был там! — указав на село Уткино, продолжал я. — И ни слова не упомянул, что имел удовольствие встретить вас. Вы ведь желали этого?
И я придвинулся очень близко к Феклуше, которая ужасно сконфузилась, потупила глаза и тихо произнесла:
— Благодарствуйте!
Я протянул руку с вопросом:
— Вы довольны мной?
— Да! — шепотом произнесла Феклуша.
— Так дайте вашу ручку?
Феклуша быстро подала руку, я поцеловал ее. Феклуша слегка коснулась губами моего лба. Я сжал сильнее ее руку, но встретил ее глаза, полные слез и такого грустного выражения, что я оторопел. Поцеловав еще раз ее руку, я не скоро нашелся, что говорить. Феклуша села далеко от меня и тоже молчала. Наконец она первая прервала молчанье.
— Я вам все расскажу в другой раз, — сказала она, все еще не глядя на меня.
— О чем расскажете?
Она указала головой на село Уткино.
Меня тронул ее наивный голос. Я был в очень глупом положении; на каждом шагу мысли мои противоречили одна другой. Но почему все подозрения моего упрямого приятеля так схожи с разговором кучера и горничной? Почему старикам было посылать нас в эту уединенную беседку? Может быть, ее совесть чиста, как ее ясные глаза. Или все это притворство? И, как ни было жарко, по телу моему пробежала дрожь.
— Пойдемте, скоро завтракать! — вставая, сказала Феклуша.
Я предложил ей свою руку и сжимал ее крепко, пока мы спускались с лестницы. Я шел так медленно и робко, что Феклуша спросила меня:
— Вы боитесь, кажется?
— Да, — отвечал я со вздохом.
— Лестница крепкая.
— Хотите знать, чего я боюсь в самом деле? — сказал я с жаром и остановился на половине лестницы.
В эту минуту грубый и знакомый голос Федосьи раздался внизу:
— Барышня, завтрак готов.
Я должен сознаться, что очень испугался в первую минуту, и как дурак дал дорогу Феклуше, которая, высвободив свою руку из моей, побежала с горы.
Феклуши не было за завтраком, только к концу она явилась со сковородой. Пылающее ее лицо доказывало, что кушанье было приготовлено ею. Я невольно вспомнил слова моего приятеля. Старики, торжественно переглянувшись, начали потчевать меня этим блюдом. Я просил их самих отведать сначала.
— Где же это водится, хозяева прежде гостя? — сказала старушка.
Я положил на тарелку стряпню Феклуши и ждал, когда начнут есть старики, а они все угощали меня.
— Что, батюшка, не отведаете?
— Скушайте, ведь она мастерица у нас стряпать.
И оба так внимательно следили за каждым куском, который я клал в рот, что хоть кого сбили бы с толку. После завтрака я хотел идти домой, но в ту минуту, как я готов был проститься, у раскрытого окна, к которому я стоял спиной, раздался крик козы. Я невольно отскочил от окна. Старички и их дочь рассмеялись. Коза передними ногами стояла на окне и продолжала кричать. Феклуша, продолжая еще смеяться, взяла кусок хлеба, посыпала солью, показала козе и пошла из залы.
— Феклуша, да ты покажи свою умницу-то гостю. Ах, какие она штуки знает! — сказала старушка.
— Верите ли, батюшка, знает то же, что на ярмонке собаки у штукарей{87} делают! — добродушно прибавил Зябликов.
Я пошел за Феклушей, вовсе не интересуясь козой, которая встретила свою госпожу прыганьем, боданьем и разными козлиными ласками, за что получала по кусочку хлеба.