— За что вы ее любите? — спросил я Феклушу, заметя в ее глазах необыкновенную нежность, когда она ласкала козу.
— Она выросла у нас; все понимает, посмотрите, я ей скажу: пойдем, Машка, в лес!
И Феклуша побежала к воротам; коза за ней. Феклуша споткнулась и вскрикнула; лицо ее приняло плачевное выражение, и, потирая свою маленькую ножку, она сказала:
— Ах, я ушибла ногу!
Я кинулся ее подымать, приняв все это за истину, но Феклуша премило улыбнулась мне, а Машка ее забегала около нее и лизала ей руки. Феклуша вдруг рассмеялась, вскочила и, потирая пальцем о палец, говорила, бегая:
— Обманула, обманула!
Коза догоняла ее, злилась и старалась сшибить с ног.
Я стоял посреди двора и, следя за деревенской Эсмеральдой{88}, думал себе о том, что женщина-кокетка может обойтись без салона, кушетки, собачки и прочего. Гибкость талии, маленькая ножка, ловкость — все это сумела выказать Феклуша в игре со своей Машкой. Устав бегать, Феклуша села на крыльце, а коза улеглась у ее ног. Раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза столько придали одушевления лицу девушки, что я не мог оторвать от нее глаз. Я забыл о своем намерении идти домой и болтал с Феклушей, наблюдая за краской в ее лице, которая, как зарево, постепенно погасала на нем. В это время я забыл все; я наслаждался красотой, но скоро явились глупые старики со своей неизменной фразой:
— Феклуша, что же ты гостю не покажешь огород?
— Хорошо-с! — отвечала дочь.
Мне показалось, что Феклуша конфузилась нетонких уловок своей матери, и мне стало жалко ее. Однако меня повели в огород. О, сельская жизнь! Как все украшаешь ты! Репа, морковь и другие овощи, как я узнал, были тоже под надзором Феклуши. Она прикрикнула на девчонок и мальчишек, занимавшихся кражею овощей, вместо того чтобы шелушить горох. Только что Феклуша принялась мне показывать свой двухаршинный парник, как сделалось в огороде сильное смятение и детские крики и смех огласили воздух:
— Машка, Машка!
Коза, как бешеная, бегала по грядам, срывала и ела зелень. Феклуша, я и все мальчишки стали выгонять козу, которая делала уморительные прыжки, сбивала детей с ног, даже меня чуть не уронила. Хохоту и крику не было конца. Солнце страшно пекло мою голову, а я и не замечал, что потерял фуражку. Наконец Машка была выгнана из огорода и мы уселись отдыхать в тень. Моя беготня, кажется, очень понравилась Феклуше, и она заметно стала обходиться со мною смелее, как с человеком уже коротко знакомым. Время так скоро прошло, что я был поражен, когда нас позвали обедать. Правда, было только двенадцать часов, но день у меня начался с пятого часа утра. Отговариваться было глупо, да и, признаться, ехать не хотелось в такой жар. Обед был продолжителен, потому что кушаньям не было конца. Я и Феклуша мало ели. Я был в очень веселом духе, но старики мастера были убивать мою веселость. После обеда они без извинения отправились почивать, оставив меня одного с Феклушей, которая как будто околдовала меня. Я не мог не глядеть на нее, не улыбаться, если она глядела и улыбалась. Мы уселись на ступеньках террасы, Феклуша взяла гитару по моей просьбе. Она пела и играла, сколько я желал. Я увлекся музыкой, нервы мои пришли в сильное раздражение. Голос Феклуши трогал меня до слез. Я начал ее учить романсам Варламова{89}. Рука моя часто останавливала ручку Феклуши, чтоб выдержать такт. Мы глядели друг другу в глаза, голоса наши сливались. Я распевал, как на сцене, чуть не со всеми жестами. Мы так предались музыке, что не вдруг заметили стариков, которые явились с заспанными лицами на террасу нас слушать. Их появление смутило меня, и они, по обыкновению, не замедлили вылить на меня ушат холодной воды своими выходками.
— Ну, — сказала старушка, — вот, Феклуша, есть теперь тебе с кем время проводить. — И, обращаясь ко мне, она прибавила: — Вы, батюшка, с нами без церемонии, погостите-ка у нас, если не скучно вам с нашей Феклушей!
Дочь покраснела и ушла с террасы. Я проклинал несносных стариков, главное, за то, что они отравили мне несколько приятных часов, редких в моей жизни. Снова голова моя наполнилась подозрениями. Веселость старых Зябликовых казалась мне торжеством их. Может быть, Феклуша рассчитывала, сидя со мной, каждый свой взгляд, каждое свое слово. И как могло быть иначе? Почему такое сильное впечатление произвела на меня степная девушка? Красота ее не так же блистательна. Нет, тут расчет до самых мелочных движений и взглядов.
Старики подсели ко мне и, как назло, рассказывали, как Иван Андреич сиживал, игрывал и гуливал с их дочерью. Злоба вдруг охватила меня, я с презрением смотрел на хитрецов и в душе смеялся над ними. Появилась Феклуша, я опять стал весел и очень развязен с ней; затеял играть в кошку и мышку. Я ловил ее по саду. Откуда взялась у меня быстрота, ловкость, право, не знаю, но я овладевал мышкой несколько раз. Глупые старики смеялись беспечно; Феклуша с начала игры бегала весело, но потом стала осторожна и один раз, когда я ее поймал, пугливо вскрикнула: видно, выражение моего лица не уступало кошачьему. Это потревожило нежных родителей и меня не на шутку. Старики, однако, не поняли испуга дочери, и когда мы смирно уселись, они предложили нам идти ловить рыбу. Феклуша отнекивалась, но я стал ее упрашивать, а родители усовещивать.