— О, мой любимый акт пьесы! — восхищённо протянул глава гильдии. Окружающие путников тени как будто разом зашевелились. — Почему рассказал? Наверное, потому что вы спросили, леди Вельсигг.
— Вот как. — Уголки губ девушки нервно дрогнули. — А еще потому, что мы отсюда не выйдем… Живыми?
— Да! Да! Да! Вот! Тот самый момент! Осознание! Озарение! У-у-ужас в зеркале души, мороз по коже, дрожь в ногах и вся жизнь перед глазами! — Колль восторженно кричал, едва не танцуя, и даже запрыгнул на стол, после чего совершил театральный поклон. — Вкус жизни — вот он. Настоящий. Миг, который стоит всей прожитой жизни. Вы согласны, моя госпожа?
Алан перестал чувствовать своё тело и лишь продолжал механически следить глазами за движениями главы гильдии воров. Нет, он был не просто поехавшим психом. Эти слова не могли передать всей сущности этого «человека». Одно знание о существовании такого существа в этом мире вселяло какой-то непостижимый ужас в душу. Рудеус был нелогичным, неправильным осколком чужой мозаики, которую не пытались аккуратно поставить на место, чтобы закрыть дыру. Этот осколок силой втоптали в общий рисунок до такой степени, что вся картина превратилась в кровавый дождь, льющийся с проклятых небес.
Но еще страшнее был тихий голос Вельсигг, сопровождаемый столь же безумной и неправильной улыбкой сошедшей с ума травницы:
— Да, господин Колль. Я с вами согласна.
Рудеус готов был забиться в экстазе. Подпрыгнув на столе, он рухнул на четвереньки, затем вскочил, подбежал к девушке и сел перед ней на колени. Длинные тонкие пальцы обхватили острый подбородок Вельсигг.
— Скажите, моя дорогая, — прошептал он с такой страстью в глазах, что Алана обдало новой волной ужаса. Нечто глубоко внутри билось в припадке, как будто он оказался в самой глубине Ада, где Люцифер уничтожал естество невинной святой, и ее душа, светлая, как чистое небо, медленно превращалась в отвратительный, сочащийся гноем кусок проклятой плоти. — Скажите это еще раз, умоляю!
Колль с грохотом ударился лбом о стол и приблизился так близко к лицу Вельсигг, что наверняка чувствовал кожей каждый ее вдох и выдох, будто только это и только сейчас могло спасти его от мучительной смерти, подобно последней дозе тяжёлого наркотика.
Девушка подняла руку, мягко провела пальцами по бархатному жилету Рудеусс, его шее, а потом нежно положила ладонь на его щёку, по которой покатилась крупная слеза.
— Я согласна с вами, господин Колль. Вы счастливы?
— Да, — одними губами ответил он. Вельсигг улыбнулась ему, осторожно притянула к себе, и мужчина уткнулся лицом в её открытую шею, трясясь всем телом. Забыв о существовании всего мира, он рыдал, как младенец, после долгой разлуки воссоединившийся с матерью. Девушка провела рукой по его аккуратно собранным в косичку рыжим волосам и тихо прошептала:
— Я тоже, господин Колль. А теперь — умрите же ради меня.
Рудеус замер. Что-то в его идеальном мире с хрустом треснуло.
— Что?
— Умрите. Все.
Глава гильдии хотел отстраниться, но почувствовал, что нежные девичьи руки держат его в мертвой, непоколебимой хватке. По телу пробежал могильный холод. Колль задёргался в попытках освободиться, но тело перестало слушаться. В кожу будто бы впились тысячи раскалённых игл, которые в следующий миг заморозили кровь в жилах. Рудеус ощутил, как внутри него разливается неестественная, жуткая пустота, как она бушующими волнами поглощает один за другим раздробленные кусочки его души.
Опустошение. Бесповоротное, вездесущее, от которого нельзя скрыться или убежать, которому невозможно сопротивляться. Оно неотвратимо вытягивало из тела саму душу, будто черепаху с мясом выдирали из родного панциря. Волнами накатывающая паника сменялась нестерпимой болью, пронизывающей всё естество мужчины, а потом этот круг повторялся снова, и снова, и снова.
Окружающие двух безумцев наёмники не сдвинулись с места. Замерев, как каменные изваяния, они не подавали совершенно никаких признаков жизни.
— Прощай, — шепнула Вельсигг.
На стол с хрустом упало иссушённое тело. Посеревшая кожа превратилась в сухую бумагу, глаза сморщились, как изюм, костлявые суставы торчали наружу. Под телом Рудеуса разлилась маленькая тошнотворная лужица черного цвета. А затем комнату заполонил глухой грохот падающих тел. Бандиты ничком валились на землю, рассыпаясь в прах и оставляя после себя лишь серые горки пыли, потёртые плащи и звякающие об пол мечи.
Девушка медленно выдохнула и открыла глаза— вновь живые, настоящие, свои. Посмотрела на сидящих рядом с ней товарищей. Они были здоровы физически, но бездонная пустота внутри дала Вельсигг понять: ей придется сделать многое, чтобы вернуть рассудок свидетелей произошедшего на уровень хотя бы немного выше критического.