Богуш не знал, что комедию с таблетками Надя устроила ради него, чтобы не было тягостных разговоров о его болезни.
Только для него Герка был единственным! Для нее – лишь первым! Она может рожать хоть ежегодно, думал Богуш, она может родить от любого мужчины, от самого крепкого, здоровенного, молодого! Она может вынянчить целую стаю толстеньких детишек! Она может усилием воли забыть про первого – неудачного!..
Надина нелюбовь к сыну Богуша в какой-то мере устраивала. Она позволяла решить по крайней мере одну проблему.
– Ну, вот что, – сказал он. – Нам вовсе незачем вдвоем охранять этого балбеса. Ты сегодня вечером едешь домой и занимаешься продажей квартиры. Это дело долгое. Но если не начать – само не сделается.
– Которой квартиры? – не поняла она.
– Ну, нашей.
Надя вздохнула.
Ага, подумал Богуш, вот и еще аргумент. Ей жалко огромной квартиры с великолепной мебелью. Муж фактически остался без работы, сын фактически стал наркоманом! А она сейчас начнет тосковать о кухонных полотенцах!
Но Надя не доставила ему такой радости.
– Обидно, – только и сказала она.
Ага, подумал Богуш, она рада унести отсюда ноги. Она рада отдаться квартирным хлопотам, лишь бы не видеть постаревшего мужа и безнадежного сына. Герка болен – но у нее, очевидно, кончился срок физиологического материнства. И в глубине души она считает, что руки развязаны…
Надя позвонила на вокзал, выяснила, что прямого поезда нет, а есть только с пересадкой, позвонила и на автовокзал, наконец добралась до аэропорта. Все эти переговоры с диспетчерами она вела отрешенно, и Богуш думал – ага, душой она уже не тут, а там…
То, что творилось с Надей, было обычным итогом затяжного стресса. Она устала – и навалилось безразличие. Так утопающий, устав барахтаться, посылает к чертям собачьим пресловутую соломинку с собственной жизнью вместе.
Оказалось, что вещей у нее совсем немного. Зимнее непостижимым образом оставили в Протасове – не до тряпок было. Летнего купили ровно столько, сколько нужно неизбалованным людям.
– Поедешь поездом, – решил Богуш. – Но через Москву. Попробуй позвонить этим сволочам. Они думают, что мы исчезли, и перестали прятаться.
– Знаешь, Гриша, а ведь я, кажется, поняла, в чем дело, – вдруг сказала она. – Это была обыкновенная зависть. Ведь они оба, и Золотов, и Буханцев, сами чем-то таким занимались. А Герка оказался способнее их! Вот они все и подстроили.
– Если я еще хоть слово услышу о Геркиных способностях, дам пощечину, – предупредил Богуш. – Я не шучу. С меня хватит!
И она испуганно замолчала.
Проводив жену, Богуш вернулся в дом, где предстояло жить и вытаскивать из беды Герку, теперь уже – в одиночку. За эти недели он устал от Нади – и так было тошно, а она еще добавляла своими бабскими глупостями. Богуш принес с собой бутылку водки и уселся на кухне – думать о будущем.
Все летело в тартарары.
Он не мог возвращаться домой с сыном-наркоманом. Недоброжелателей хватало – первый же Геркин загул был бы описан во всех подробностях и опубликован по меньшей мере в двух из пяти ведущих городских газет.
В том, что Герку можно вылечить только за границей, Богуш уже не сомневался. Там есть настоящие частные клиники, но там ведь и платить придется немерено. А у него – только то, что удастся выручить от продажи новой квартиры со всеми ее потрохами. Вложено в это жилье шестьдесят пять тысяч зеленых, и как бы Надя ни вертелась, покупатели поймут – деньги хозяйке нужны срочно. По меньшей мере десять тысяч потеряет она при продаже – и с этим придется считаться.
А когда отыщется заграничная клиника, придется везти туда сына лично и контролировать ситуацию. Пятьдесят пять тысяч – не такая гигантская сумма, заграничные цены Богушу известны. В прокуратуре на нем, скорее всего, уже поставили крест. Сколько можно верить человеку, который каждые две недели звонит и просит продлить отпуск за свой счет? Так что, когда Герку вылечат, семья останется фактически без гроша за душой и на пустом месте. Ведь нигде Богуш не сможет получать столько, сколько получал в прокуратуре, официально и в конвертах. Значит, пятьдесят пять – это все, что у него есть в жизни. И ошибиться он не имеет права.
О том, что придется куда-то устраиваться на работу, он старался не думать. Город не без добрых людей, найдут уж ему нищенское местечко в каком-нибудь адвокатском бюро, хотя какой из него, к черту, сейчас адвокат! Или в юридической консультации – и будет он сидеть в кабинете и с тоской смотреть на дверь, войдет или не войдет долгожданный посетитель?..
Буханцев и Золотов, чтоб им обоим сдохнуть, наверняка предвидели, что Герка сорвется и, как многие его ровесники, подсядет на иглу!
Но за что?..
Богуш знал за собой немало грехов. Но люди, которые могли считать себя обиженными, не имели таких связей в Москве, чтобы устроить Герке и всему семейству Богушей колоссальный провал и разгром. Если бы имели – не оказались бы обижены, а решили проблему на уровне толстенького конвертика…
В дверь позвонили.
Время было такое, что визиты трезвых соседей исключались. Вероятно, пришел знакомиться пьяный сосед. У Богуша еще оставалось полбутылки. Он решил, что надираться в одиночку – действительно предпоследняя ступенька перед окончательным падением, и пошел открывать.
На пороге стояли Герка и Цуца.
– Здрасьте, – сказал Цуца. – Гер, заходи, что ты стал?
Сын молча вошел и отправился на кухню – пить воду.
– Где ты его нашел? – спросил Богуш.
– Возле стекляшки тусовались, он туда пригреб. Вы бы, что ли, его увезли? Такие лопухи первые пропадают, – прямо сказал Цуца.
– А ты, значит, не лопух? Заходи.
– А я меру знаю. Мне никто лишнего даже не предлагает, – объяснил Цуца, закрывая за собой дверь и кидая в угол прихожей сумку, что носят, как солдатскую скатку, поперек туловища. – И я не колюсь, я закидываюсь. Или травку понемногу. Это тоже все знают. Если характер выдерживать – то ничего, не страшно.
– А как дорогу нашел?
– Сюда, что ли? Ну, спросил его – Гер, ты где живешь? Пошли, что ли? Он и привел.
Герка был в этом доме всего раз, и то – привели наполовину невменяемого, а смылся в окно. Однако мысль о способностях Богуш отогнал беззвучным матерным словом.
– Почему он тебя слушается?
– Он? Меня? А леший его знает. Я говорю – пошли, он идет.
В голове у Богуша зародилась мысль.
– А как ты насчет водки?
– Водовка – это хорошо, – улыбнулся Цуца всем своим страшноватым личиком. – А что, есть?
– Есть. И бутерброды с колбасой тоже есть. Чай заварить могу.
Они пошли на кухню и долго устанавливали табуретки так, чтобы сесть за стол втроем и при этом держать в поле досягаемости чайник на плите.
– Тебя на самом деле как звать? – спросил Богуш, разливая водку по чайным чашкам.
– Цуца.
– На самом деле?
– Ну, Цуца. Вы что – отдел кадров?
Герка засмеялся.
– Да, я отдел кадров. Что тебя в этом городе держит? Квартира у тебя? Работа? Девчонка?
– Работа, – подумав, сказал Цуца. – Я на компьютерную фирму работаю. Я по железу. Но могу и по матобеспечению.
– Ага, может, – подтвердил Герка. – Он мне классную книгу дал по программированию. Сейчас принесу.
Протиснувшись, сын вышел с кухни. Богуш невольно потянулся следом – не повторился бы уход через окошко.
– И вторую часть возьми! У меня в сумке! – велел Цуца.
– Ага!
– Сколько получаешь? – спросил Богуш.
– Мало получаю.
– Вдвое больше – и я увожу вас с Геркой обоих. Идет? Заберемся в какую-нибудь глушь и будем жить, пока из него дурь не выйдет.
– Это вы мне хотите платить, чтобы я из него дурь выгонял?