Великий Урус был огромен и доверху заполнен шумом и людской суетой. Архитектура сильно отличалась от ставших уже привычными европейских видов замков и ровных, как под линейку, улиц, втиснутых между строгими обезличенными домами. Здесь дома напоминали здоровенные пестрые шатры, хаотично раскинутые, где у кого сердце отзовётся, пространство необъятно, поэтому шатры раскиданы просторно. Типичный город востока — пыльный, жаркий, с тяжелым пряным воздухом, по раздольным улицам которого бродили герои сказок тысячи и одной ночи.
Вскоре я понял, почему у всех местных мротов на головах намотаны тюрбаны. Солнце стало биться в виски, кожу опалило горячим дыханием зноя, мозги запеклись в собственном соку и едва-едва держали мысль. Надо было срочно уйти куда-нибудь под крышу или раздобыть себе головной убор.
В толпе мротов мы явно выделялись своей европейской внешностью и одеждами. Люди на нас поглядывали с любопытством и опаской, но никто с расспросами не лез.
Мысль текла через память, пока не натолкнулась на одну маленькую заколдованную деревеньку, где обозленные люди неприветливо, вооружившись вилами да топорами, встречают гостей. Там в подвале, на шее, с петлей из сколопендр томился собственным безумием несостоявшийся правитель Питер и множил страдания всех тех, кто волей судьбы был связан с ним, а таких было считай, что вся деревня. Возможно, именно по этим улицам Уруса порхала его загадочная мротская принцесса Кармалита, ради которой и пошёл парень на сделку с силами зла, ради которой же и нашел в себе силы расторгнуть эту сделку.
Казалось, что с тех пор, как мы побывали в проклятой деревне и дали надежду на спасение её жителям, прошла целая жизнь. В голове немного прояснилось, у меня появилась цель. Не случайно же нас занесло сюда, на край земли. Надо будет распутать этот змеиный клубок и всех спасти. Всё как обычно просто и понятно — спасти тех, кто нуждается в спасении.
Я подумал, что с некоторых пор вытаскивать людей из беды стало нормой моего существования, я будто и не мог уже без этого. Мной целиком и полностью овладел синдром спасателя. Сложно объяснить, что мне это давало кроме вечной угрозы остаться без головы самому и подставлять под удар близких. В этом не было сиюминутной радости или вожделенного счастья. Однако я, спасая других, будто бы спасал что-то внутри себя, спасал в себе человека, спасал в себе сокола. Ставя долг, выше своих хотелок я становился больше себя самого и в этом чувствовал свое предназначение. Я знал, что должен бороться со злом, даже если невозможно его победить, я должен сражаться, чтобы не победило оно.
Я искал глазами какой-нибудь трактир, чтобы бросить якорь, но ничего похожего не находил. Нас окружили запахи подпорченных фруктов, рыбы, вперемежку с человеческим потом и сладковатой, еле уловимой крови и гнили.
В мои размышления вдруг ворвался какой-то громкий зовущий звук, который повторился трижды, будто в дуду протрубили. Мы удивленно переглянулись, пытаясь понять, что сие значит.
Однако обсудить не успели. Нас со всех сторон облепила пёстрая толпа и понесла куда-то течением вглубь города, пришлось взяться за руки, чтобы не потеряться, и двигаться змеевидной цепочкой.
Стало мутить от жары, движения и всё более усиливающейся вони. Я уже совсем был дезориентирован и мечтал только о том, чтобы выйти из этого водоворота людей и окунуться в какую-нибудь прохладу.
— Да откуда ж вас столько! И куда несёт⁈ — в сердцах вознегодовал я.
— От верблюда! — хохотнул рядом идущий паренёк с серьгой в ухе. — Идём на казнь! Кто не придёт, тот следующий! Такие нынче у нас порядки.
— Не болтай, — рядом идущая тётка отвесила пареньку затрещину.
У мротов был интересный говор с ярко выраженным южным акцентом. Я хотел было ещё порасспрашивать паренька, но его вместе с тёткой оттеснили, а другие люди мои вопросы попросту игнорировали. Между тем теснота давила на меня всё сильнее, и не только на меня, Томаш и Фил тоже бормотали себе под нос ругательства, из печатного там было только:
— Сраные мроты! Не продохнуть! Сейчас звереть начну!..
Я уже всерьёз подумывал, как с помощью магии выбраться из толпы, когда движение вдруг прекратилось. Судя по всему, мы-таки доплыли на центральную площадь. Дохлятиной здесь воняло, аж дух вышибало до рези в глазах. Люди, задрав головы, смотрели на что-то у нас над головами. Мы тоже задрали голову и взглянули на происходящее на постаменте.
Сердце бухнулось в виски. К горлу подступил комок. Мы поспешно опустили взгляды.
На возвышении в несколько рядов к самому небу тянулись десятка два крестов, к ним за руки были привязаны обнаженные мужчины, женщины и даже несколько мальчишек, едва достигших подросткового возраста. Все они были отданы на растерзание солнцу. Одна из самых мучительных и страшных из возможных казней, происходящая в самом сердце города.