Я опознал в них тех самых прелестниц, что танцевали для нас у Рамира-Латифа, тех самых, что дали свои бусины Филу и Томашу.
— О, этот блондинчик такой застенчивый оказался, — делилась своими впечатлениями о прошедшей ночи одна из наложниц, намыливая себе ногу. — Я его едва расшевелила, но как только мужское начало взяло своё… задал он мне жару.
— Да он же, как глыба льда, — выразила сомнения одна из наложниц. — У него даже глаза холодные!
— Обижаешь, Ханде! — надулась наложница. — Я знаю, о чем говорю. Я так умаялась, как никогда в жизни!
— Но султану нашему этот блондинчик все равно не чета, — снова вставила Ханде.
— А ты почем знаешь чета не чета, султан тебя отродясь к себе не приглашал! — подбоченилась наложница.
— Ну и тебя не баловал вниманием! — парировала Ханде.
Бабы еще поругались дошли до черты, когда или глаза нужно друг другу выцарапывать или плюнуть и размазать. Обе выбрали второе и на какое-то время все затихло.
— А рыжий, как он, Асель? — с любопытством стали допытываться у другой.
Асель выдержала драматическую паузу, споласкивая свои длинные волосы от мыла.
— Просто зверь, — восхищенно закатив глаза, вздохнула Асель. — Такое ощущение, что он женщин сто лет не знал.
— А может у них у обоих впервой, видели же какими они жадными глазами на нас смотрели!
— Ага, прям ели глазами! Только главный их глядел безразлично, даже с холодком, словно султан оценивал!
— Да, уж больно смазлив, видимо, от девок отбою нет, вот и пресытился до срока.
— Да те двое тоже вроде не уроды, а от прелестей наших слюной чуть не изошли.
Девицы опять прыснули.
Я поглядел на благовоспитанные рожи своих товарищей, оба были так мрачны, что мне пришлось зажимать рот рукой, чтобы не расхохотаться.
— Любите кататься, любите и саночки возить, — тихонько заметил я своим хмурым товарищам, но они мою присказку не поняли, так как не знали, что такое зима и снег.
Я вздохнул, осознав, что тоскую по снегу, горкам, свежему морозу, когда сам воздух становится вольным легким. Но в этом мире, существовали только или пустыня или вечное лето.
Наложницы продолжали между тем премило обсуждать достоинства и недостатки своих случайных любовников.
— Бесстыжие, — возмутилась одна из женщин, она была заметно постарше остальных и держала себя иначе, гордо, степенно. — Вы растеряли остатки достоинства! В былые времена никто не смел даже глядеть на наложниц султана! А теперь мало того, что вы отдаетесь каким-то проходимцам, так еще такие речи ведете, что от вашего позора во дворце портится воздух. Языки бы вам отрезать за такие дерзости!
— Ну хватит уже, Медина! — перебила женщину Асель. — Сейчас времена другие. Султана нет и защиты нам ждать не от кого…
— Это вовсе не значит, что нужно срамиться! — вздернула голову Медина.
— Тебе хорошо говорить! — возразила Ханде. — Ты у госпожи на хорошем счету! Госпожа Закира не будет тебя…
Однако договорить она не успела. Звуки оборвались, словно кто-то вывернул громкость на ноль. Повисла звенящая тишина. Я ткнул локтем Томаша, попросив срочно продлить заклинание, иначе мы рисковали не услышать самого важного. Однако он помотал головой, объяснив, что заклинание продолжает работать, просто они все почему-то перестали говорить.
Действительно, до нас донесся шлепающий звук шагов по мокрому полу. В поле зрения появилась девушка. Тонкая, сломленная фигурка, старательно смотрящая в пол и обнимающая себя худыми руками-спичками. Ось позвоночника колюче выпирала из спины, к позвоночнику цеплялись жесткие ребра. Кожа туга обтягивала каждую кость.
Девушка подняла голову и дрожащей рукой взяла мыло. Глаза ее были подернуты белесой пленкой, под глазами залегли тени, на исхудалом лице только подрагивающие губы сохранили почти детскую пухлость.
Я с трудом узнал в ней свою Жасмин. Но еще вчера вечером она приходила ко мне абсолютно здоровой и полной жизни. Без единого намека на анорексию. Как она умудрилась потерять за ночь всю жировую ткань, оставалась загадкой.
Женщины стали домываться и спешно покидать баню, чураясь Жасмин, будто она заболела проказой. Очень скоро моя Жасмин оказалась в бане одна одинешенька. Она провела рукой по голове и вытащила клок черных густых волос. Бросила свое богатство под ноги. Худенькие плечи подрагивали под струями воды, из глаза бежали слезы.
Я заметил, что Томаш с Филом уже давно опустили взгляды в пол, смотреть на страдания этой юной девушки было и впрямь нестерпимо, да и не прибавляло это уже нам ничего.