О чем он думал в эту минуту? Испытывал восторг, потрясение, как все мы, грешные? Или вспомнил ту, давнюю ночь приезда сюда вместе с первыми жильцами полигона? Да, тогда эшелон будущих испытателей, отсчитав многие километры, остановился среди глухой степи. В необозримой тишине роились зеленые степные звезды. И команда: «Влево-вправо выгружайся!» И ставили палатки, пришивали их к первым колышкам, вбитым в неподатливый первозданный суглинок, и про себя с сомнением вздыхали: «Ох, когда-то еще дойдет до ракет!»
Наверно, я задумался, не заметил, как он оказался возле меня. И я опешил: во всем его виде не было ничего того, что еще секунду назад видел, — сосредоточен, подтянут, как всегда, держится козырем. Позднее вспомнил: может, бледность щек да отточенность фраз и выдавали — волновался.
— Поздравляю: «Катунь» получила путевку, начала жить! Впереди, Сергей Александрович, система «дальней руки». Нарочно ничего не говорил, считал — рано. Теперь готовьтесь! Месяц отпуску, не больше, — и за новое дело!
Я стоял обалделый, не вдруг понял, что он пожал мне локоть. Месяц отпуска. Система «дальней руки». «Катунь» начала жить…
Он ушел, кажется, его разыскивал маршал Янов, а я, забыв поздравить (его-то надо в первую очередь), с трясущимися поджилками, опустился на каменную бровку бруствера у входа в бункер.
Люди возбужденно ходили, бегали, громко переговаривались. Хаотическая, беспокойная радость. Я сжал руками голову, закрыл глаза. Не слышать, не видеть. Как же все было?! Как к этому пришли?! И, словно подхваченные черным вихрем-бескунаком, замелькали события, люди — все летело, ускоряясь и убыстряясь, но все вставало яснее, Отчетливее. Да, да, вот оно как было, вот как все шло, двигалось! Нелегко, сложно…
Теперь запишу. По датам, по событиям. Это надо. Это важно. Чтобы потом… Впрочем, неважно, что потом.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
30 декабря 1952 года
Пожалуй, этот день надо вспомнить: мы завершили автономные испытания «Катуни». Момент знаменательный — до этого мало чего было интересного: наши внутренние дела варились в собственном соку, проверялась, отлаживалась каждая система в отдельности. Тут же, когда распили традиционное шампанское, Борис Силыч сказал: «Кончился эмбрионально-утробный период развития».
Конец декабря. Тридцатое декабря пятьдесят второго года. Новый год, пятьдесят третий, начинался с новой ступени: теперь предстояло в комплексе отладить все системы «Катуни», сделать из нее единый органон. Борис Силыч уехал в жилой городок Кара-Суя, в штаб, связываться с Москвой, докладывать в главк, возможно, в ЦК.
Мы вышли из подземелья. Был поздний вечер. Пурга рвала меховые куртки и жестко, тысячами мелких иголок, сыпанула по лицам — летел песок со снегом. В двух метрах ничего не видно — глаз коли. Еле обнаружили автобус, небольшой, защитного цвета кубарь. Для нас все пропало: Москва, возможность встретить Новый год с семьями. «Бескунак» закрутил не на одни сутки. Ветродуи-синоптики оказались волхвами. Но настроение на уровне — шутили, смеялись. Наперебой шпарили анекдоты, благо в кромешной темноте, в сплошной стене снега автобусик полз черепахой.
Чтобы понять нас, надо было побыть полтора года в нашей шкуре: расчеты, отладки, стенды, лаборатории, полигон… И неувязки, неполадки, провалы, надежды — коловерть. А время черт его знает где начиналось и где кончалось. Моя Лелька считает: не жизнь — каторга. А нам было весело: песни пели. И что ждало нас впереди — один аллах знал.
И все же и до этого события были свои светлые полосы.
Помню: только-только складывали по кирпичикам «Катунь», что-то впереди замаячило, кажется, «прорезался» будущий замкнутый контур управления. Из лаборатории всю аппаратуру вытащили за город, на микрополигон, сидели там, как шутили остряки, восьмичасовой рабочий день: восемь до обеда, восемь после обеда. И вдруг собрали нас, ведущих конструкторов, на самолет — и в Кара-Суй. Оказывается, первый автономный пуск ракеты — без нашей станции наведения, без «Катуни».
Привез ее танковый тягач. Ракета лежала наверху, в лафете, внушительная — поджарая, остроносая, серебряная. Установили на стартовую установку. Пошли готовности… Июльское утро было розовым, тихим, степь еще не накалилась. У ракеты работали люди, а среди нас, зевак, от одного к другому передавалась фамилия ведущего инженера, нашего коллеги из другого КБ — Арсеньев… Он будет поворачивать ключ.