Декабрь
Декабрь зелен, и город бел.
И ясно без всяких слов:
Тебе не близок ни Jingle Bell,
Ни тихий напев волхвов.
А сердце снова щемит-щемит…
Но только закрой глаза,
И ёлке праздничной рад семит,
Как мальчик — сто лет назад!
Какая к чёрту метель-пурга?..
На улице двадцать три.
Но эти тёплые берега
Не трогают лёд внутри.
Не слышен праздник у этих стен,
Спит город в тени ворот.
Чужой обычай и будний день.
А всё-таки — Новый Год!
Он, верно, будет опять не нов.
Он — только бухгалтер вех.
Но в полночь — вместо глубоких снов —
Шампанское, пробкой — вверх!
Что в в этом празднике по часам
И в запахе древних хвой?..
А Дед Мороз, ты подумай сам,
Почти что ровесник твой.
Твой дом — привычное шапито,
Кружение суеты.
Но опыт нажитый, как пальто
Снимаешь, и — прежний ты!..
Все эти блёстки и дребедень,
Подарков круговорот…
Чужой обычай и будний день.
А всё-таки — Новый Год!
Кривое зеркало
Кривое зеркало удачи
На даче, где в плену покоя
Простые вещи под рукою,
И время движется иначе…
Чуть дальше мы от суматохи,
Чуть ближе к ситцевой перине.
И дни, застрявшие в малине,
Не растворяются в потоке.
Кривое зеркало июля,
И мёд замедленных движений.
И блики вместо отражений
На вымытом боку кастрюли.
И вечер, начатый с прохлады
И комариного оркестра.
И, что случится, неизвестно.
И вдаль заглядывать не надо!..
Кривое зеркало разлуки
Чуть обольстительней и слаще
Зной нагоняет в летней чаще,
Где листья нам целуют руки.
Где мы, бездумны и бездомны,
Теряем времени границы.
И так легко друг другу сниться
Под небом близким и бездонным…
Покрыто пылью на буфете
Кривое зеркало удачи,
На подмосковной старой даче
Мои черты стирает ветер…
Но, загнанное в рамки рамы,
Кривое зеркало печали
Прощает то, что не прощали
Другие виды амальгамы.
Восточный ветер
Я выбрала якорь. И выбрала самый крепкий.
Но гонит и гонит волны восточный ветер…
И пахнет штормом, и на потемневшем свете
скрипучи дверцы моей опустевшей клетки…
И скользки доски настила, на них под вечер
сияет у горизонта небес полоска.
Всё изменилось: наклонно, что было плоско.
И зыбко, что было прочно, и зябок ветер…
Я выбрала якорь. И выбрала снова глупо.
И грабли старые прочат мне круг порочный.
Глухие песни воет вдали восточный
безумный друг мой, и в дудочку дышат губы…
Я выбрала якорь. И выбрала самый крепкий.
Плесни мне виски, отложим вино до суши!..
Бледнее краски неба, надежды глуше,
скрипучи дверцы моей опустевшей клетки…
В самолёте
Я в наушниках слушаю Эллингтона
в самолёте, летящем в Мадрид.
Сборы нервные вспоминаю сонно
под неровный моторов ритм.
И думаю: вот ведь какая штука, —
лето, прошлый век, утомлённое ретро,
я лечу в самолёте и слушаю Дюка,
и медовы звуки, как губы ветра…
Рядом спят соседи, ползёт столетье.
Пятьдесят шестой год. В Ньюпорте — полдень.
И в нагретой меди мелодий этих
время кажется медленным, нега — полной.
Я сижу и думаю: вот улыбка
открывает в дороге другие души!..
Вывод правилен, но обобщенье зыбко:
равнодушие в Russia воспримут лучше.
Высота семь тысяч, чего — не помню.
Стюардессе — можно в модельный бизнес.
Облака внизу. И сейчас легко мне
улыбаться с неба чужой отчизне.
Но в Ньюпорте — полдень и запах сосен,
океан спокойный и ветер гладкий…
И покорны волны, и скоро осень.
Пристегнуть ремни.
Пять минут до посадки.