Мысли Дениса Ивановича внезапно совершили странный поворот: вместо будничных, ставших рутинными забот и чаяний, он подумал: а ведь через пару недель все неизбежно превратится в обломки, пыль, потоки излучений... Много ли проку будет в предстоящем сражении от пятерых ученых, да и от их фрегата, управляющие системы которого устарели лет на десять, если не больше?
Они просто погибнут.
Прикосновение капитана Дерягина заставило его вздрогнуть.
– Что это? – спросил полковник, уставившись на бокал, протянутый Андреем.
– Не волнуйтесь. Мы называем напиток «вином», но вместо алкоголя в нем содержится тоник. Настоящий, растительный, без химии.
...Вкус еды и вина окончательно утвердил Романова в его мыслях. Как странно порой складываются человеческие судьбы, иногда жизнь или смерть зависят от такой малости, как нормальный обед, – они ели, разговаривая на темы боеспособности фрегата, а в рассудке Дениса Ивановича зрело злое недоумение: зачем война должна пожрать и их? Себя он в расчет не брал, у него давно и безвозвратно исчез инстинкт самосохранения, осталась только изматывающая усталость будней да еще затянувшееся ожидание финала вселенской драмы, который он будет отыгрывать, зная, что в последнем бою уцелеют только машины.
Наблюдая за Дерягиным, полковник Романов, чья душа давно очерствела, забилась куда-то в глубины сознания и сидела там тихо, сжавшись в комок, вдруг ощутил, как встрепенулись давно позабытые, казалось, уже утраченные струнки человечности, и среди определенной для себя неизбежности грядущего он увидел, почувствовал, что может совершить последний поступок, который если не искупит грехи лихолетья, то сделает последний вздох не таким обреченным, как представлялось.
Даже здесь, в порыве благородных чувств, человеческий эгоизм не упускал возможности откупиться, шепнуть о спасении...
– Значит, договоримся следующим образом, капитан, – голос Романова прозвучал глухо. – Своего приказа по поводу специальной подготовки не отменяю, напротив, обязываю пройти курс имплантации всех необходимых навыков по управлению фрегатом и использованию полуавтоматических боевых подсистем, но... – он на секунду умолк, словно еще раз взвешивая принятое решение, а затем продолжил: – Как только корабли Флота Колоний появятся в Солнечной системе, вы, капитан, уводите «Одиссей» в немедленный гиперпрыжок, а затем совершаете серию маневров в гиперсфере, меняя навигационные линии, – я позабочусь, чтобы для вас разработали примерный план экстренного ухода из-под удара вражеских сил.
– И что даст подобное маневрирование? Куда нас выведет гиперсфера и что следует делать дальше, по возвращении в трехмерный континуум? – Андрей был озадачен неожиданным, но категоричным приказом полковника.
– Вам решать, капитан, – откровенно пожал плечами Романов. – Да, мое предложение, как вы правильно поняли, сродни «слепому рывку». Вы спасетесь от неминуемой гибели и решать свою судьбу впоследствии будете сами. У чудовищной войны намечается не менее чудовищный финал, так что вам проку быть раздавленным между жерновами битвы машин? Я предлагаю простой выбор – жизнь. С вашим-то опытом в области экзобиологии, наверное, будет несложно основать поселение где-нибудь за границами исследованного космоса, верно?
Андрей внимательно выслушал его и спросил:
– Вы предлагаете нам бежать, спастись от гибели, а сами?
– Моя судьба лежит в иной плоскости задач, – спокойно ответил Романов. – Я буду защищать Землю. Справедлива или нет война, которую развязали три десятилетия назад, – решать уже не нам, а историкам, если таковые найдутся.
– Поясните, что значит ваша последняя фраза? – насторожился Андрей.
– Не напрягайтесь, капитан. Вы, видно, совсем тут замкнулись на своих исследованиях. Война людей – теперь война машин. Понимаете, о чем я? С той и другой стороны в сражении примут участие сотни тысяч кибернетических механизмов, и людей уцелеет – чуть.
Полковник взял бокал, пригубил его содержимое и добавил:
– Что мы теперь все о грустном? Давайте посидим просто, как два человека, устал я уже от бездушного окружения. Выпьем, поговорим.
– О чем? – от последних слов Романова веяло таким холодом неизбежности, что Дерягин невольно поежился.
– Ну, например, о ваших исследованиях. Вы действительно десятилетиями не покидали борт космической станции?
– А зачем? На станции, как и тут, на борту фрегата, у нас есть все необходимое. Любимая работа, захватывающие исследования...
– И не надоело?
– Если честно, то думать о развлечениях некогда. Сейчас, конечно, стало намного меньше исследовательских задач от военного ведомства, а в начале войны мы едва справлялись, было время – спали по три-четыре часа в сутки. Может быть, вам, полковник, покажется странным, но, начиная вторжение в колонии, Земной Альянс абсолютно не был готов столкнуться с объективными трудностями невоенного характера.
– Что значит «невоенного»? – заинтересованно уточнил Романов.
Андрей отпил из бокала и пустился в неторопливые пояснения:
– Биосферы иных планет представляли и, между прочим, продолжают представлять немалую опасность для людей, участвующих в освоении новых территорий. Космос не приготовил нам приятных сюрпризов в виде биосфер, абсолютно идентичных земной, и даже успешное терраформирование, произведенное в некоторых колониях к началу войны, все равно не снимает остроты вопроса.
Дерягин сделал еще глоток вина, затем продолжил:
– По имеющимся данным, колонии «Великого Исхода» можно поделить на три категории. Первая, и, к сожалению, часто встречаемая, – погибшие поселения, не выдержавшие прессинга чуждых биосфер. Вторая категория – миры, где планетные цивилизации не смогли начать новый виток развития и пошли по пути регресса. Население таких миров неизбежно сокращалось и видоизменялось от поколения к поколению. В военном плане первая и вторая категории поселений не представляют никакой опасности, но их обитатели за четыреста лет, прошедших со времени старта колониальных транспортов, не внесли никаких «положительных», с нашей точки зрения, изменений в биосферы колонизированных планет, то есть те остались по-прежнему враждебными человеку, несовместимыми с нашим метаболизмом.
– А развитые колонии? Кьюиг, Элио, Дансия?.. И еще десятки открытых уже во время боевых действий миров, с терраформированными территориями целых материков? – Романов слушал заинтересованно, даже увлеченно, и Андрей, почувствовав благодарного слушателя, с удовольствием продолжил:
– На любой планете с кислородосодержащей атмосферой до прилета поселенцев миллионы лет шла своя эволюция, в той или иной степени отличающаяся от земного аналога, поэтому колонистам первой волны неизбежно пришлось выбирать из двух возможностей: либо погибнуть самим, либо погубить исконную жизнь на определенных территориях и вновь заселить стерилизованные пространства земной флорой и фауной. Затем, на известной стадии, две биосферы начинали неизбежное взаимопроникновение – они смешивались, образуя некий синтез, к которому (со столь же неизбежными мутациями) присоединялись и люди – далекие потомки тех, кто начинал борьбу за выживание.
– То есть к началу войны в космосе не существовало ни одной освоенной планеты, где выходец с современной Земли мог бы спокойно жить, что называется, «под открытым небом»? – Денис Иванович был заметно удивлен.
– Именно так, полковник, – ответил Андрей, вновь наполняя бокалы. – Существовали тысячи опасностей, незримых, непонятных для рядового бойца сил вторжения, – один вдох на территории иного мира, даже прошедшего полный комплекс преобразований в соответствии с Земным Эталоном, мог запросто стоить жизни. Схожая ситуация тысячелетия назад существовала и на самой Земле, в эпоху великих географических открытий, когда люди стали путешествовать через Мировой океан, осваивая новые материки.