Пауль слушал рассказ Александра, забыв обо всем Он весь был там, в бою, ему казалось, что это не Александр, а он командовал горсткой людей, это он, как тугая пружина, выпрямлялся, бросая гранату в фашистский танк, и это его засыпало так, что он чуть не задохнулся. Рассказ Александра убедил Пауля окончательно: его место там, на фронте, только на фронте, и он уйдет туда во что бы то ни стало…
Конец рассказа вернул Пауля к действительности В один миг рассыпалась, разлетелась в прах его мечта. Как же он попадет на фронт? Ведь даже если его не задержат по дороге и он доберется туда — возьмут там в руки его документы, посмотрят на него и скажут: «Ты что, дорогой товарищ, не знаешь, где ты должен быть? Где твое место?» И отправят обратно, сюда же. Или даже и не сюда. А в другое место, совсем в другое место…
Немало бессонных часов провел еще Пауль, пока все же не нашел выход.
На шахте работали и местные. С одним из них, Федором, Пауль договорился. Шагая на работу, он думал о том, сдержит ли сегодня Федор слово.
Ночная смена начиналась в одиннадцать, последняя их ночная смена в эту неделю, и если не удастся сегодня, сколько тогда придется еще ждать подходящего момента! А сегодня ночь как по заказу: безлунная, теплая. Да, надо сегодня, больше откладывать нельзя. Даже если Федор подведет…
Еще раньше Пауль приметил, что в заборе, метрах в трехстах от раздевалки, были откреплены внизу две доски: через эту лазейку местные сокращали свой путь на работу. Рассчитал и время. Чтобы все переоделись и спустились в шахту, потребуется с полчаса. Там бригадир обнаружит, что Пауля нет. Наверняка подождет немного, думая, что он спустится с другой бригадой. Потом пошлет кого-нибудь наверх узнать, что с ним, ведь вместе шли на работу. Значит, пройдет еще с полчаса. За это время можно далеко уйти…
Пауль раскрыл свой шкафчик, повозился в нем для вида, чтобы выждать, пока никого рядом не будет, затем незаметно выскользнул из раздевалки. Когда глаза привыкли к темноте, он осмотрелся. Вроде никого. Вдоль темной стены дошел до тропинки, протоптанной от лазейки в заборе. Еще раз осмотрелся вокруг и тихо позвал:
— Федор!
От стены отделилась темная фигура.
— Тут я.
— Принес? — шепнул Пауль.
— Ага, — ответил Федор.
— Ну, давай!
Федор развернул сверток, и Пауль переложил из него в приготовленный мешочек две буханки хлеба, две луковицы, немного соли и бутылку самогону. Затем полез в карман и протянул Федору бумажку.
— Держи, — сказал он.
— На весь месяц? — спросил Федор.
— Как договаривались. Спасибо, Федя, выручил. Все-таки хочется отметить день рождения.
— Понятное дело, — ответил Федор, засовывая хлебную карточку в карман брюк, и, уже уходя, бросил: — Бывай.
— Пока, — ответил Пауль.
Когда тень Федора исчезла за углом, Пауль завязал мешочек, перекинул петлю бечевки через плечо и вдоль тропинки, внимательно вглядываясь вперед, пошел к лазейке.
Всю ночь, не останавливаясь, шел он на запад. На это Пауль тоже рассчитывал: когда установят, что он сбежал, кому придет в голову, что он пошел в эту сторону? Каждая клеточка тела, казалось, была переполнена напряжением и острой тревогой. Он знал: если его задержат, будет плохо. Его будут судить. Судить. По законам военного времени. Как дезертира с трудового фронта.
И правильно, конечно, что будут судить. Если все сейчас станут убегать с работы, то что же это получится? Война есть война, и тут некогда нянчиться с каждым.
Да, судить его будут, это Пауль знал. И что строже будут судить, чем любого другого, тоже знал. Строже, потому что он немец. И потому, что война идет с немцами. Ведь если он бежал с работы, которая нужна для победы над фашистами, то он тем самым пособничает им. Пособничает фашистам в то время, когда вся страна насмерть бьется с ними. Значит, он предал свою родину, предал советский народ. Он предатель, а с предателями разговор короткий. Тем более с предателем-немцем. Родная кровь заиграла? За своих? Ну что ж, получай за это!
Так ему скажут, так его будут судить, если задержат. И правильно сделают. Потому что иначе сейчас нельзя.
Но он не предатель. И никогда им не будет. И он докажет это. Что с того, что он тоже немец и говорит с врагом на одном языке! Он не такой немец. Уже почти двести лет, как его предки живут в России. И он здесь родился и всю свою жизнь прожил в России. Да хоть бы и не всю жизнь. Да хоть бы он вообще не жил в России. Он другой немец, и фашисты для него еще больше враги, чем для любого другого. Больше, потому что для других они просто звери, убийцы, насильники, которых надо уничтожить, чтобы самим остаться в живых, чтобы освободить родину. А для него они вдобавок осквернители всего немецкого, позор, грязь немецкого народа. Они причина страданий его и его близких, его друзей и товарищей, тех полутора миллионов советских немцев, которые держат сейчас на своих плечах двойное бремя — бремя военных тревог и труда для победы, которое несут все в тылу, и бремя недоверия: ведь они немцы, а вокруг них в бедах, в страданиях живут люди, чьи мужья, сыновья, братья, отцы воюют и погибают в войне с немцами. И неизвестно, какое бремя из двух тяжелее.