А всему виной этот неожиданный отъезд! Мы даже не успели с ней обсудить наши планы, поговорить о будущем, о том, как все устроить, чтобы остаться вместе, навсегда.
Кроме нас в вагоне находятся еще несколько семей, которые работали на совхозных полях под Самарой и теперь вслед за линией фронта устремились к своим родным местам. Рассказывают, что дорога свободна всего лишь на каких-то двести — триста километров, а там снова придется ждать, пока будут разгромлены банды белых и восстановлены железнодорожные мосты.
Конечно, я мог бы сказать родителям, что мне хочется еще несколько недель поработать в совхозе, чтобы получить побольше денег. Работа у нас хотя и была тяжелой, но платили хорошо. Однако такой маневр все равно оказался бы бесполезным. «Ты поедешь с нами! — отрезал бы отец. — В такое трудное время семья должна быть вместе».
Рассказывать же им о Веронике не имело смысла. Это разгневало бы отца, а мать довело бы до слез. С родителями я всегда был откровенным, и они отвечали мне взаимностью. Вероника была моей первой тайной.
Когда я, три года назад, самостоятельно, без помощи родителей, нанялся кучером к одному фабриканту, мне было двенадцать лет. Отец тогда сказал матери: «За Виктора у меня голова не болит, если я умру, он сам заработает себе на хлеб».
Я очень гордился признанием отца и чувствовал себя если не мужчиной, то все же достаточно взрослым, чтобы поступать самостоятельно. И вообще старался выглядеть старше своих лет, постоянно вытягивался, тянул шею, чтобы казаться более высоким. Иногда это помогало. Но скоро я действительно обогнал в росте своих сверстников на целую голову.
Да, с давних пор моим желанием было как можно скорее стать взрослым. При случае я всегда прибавлял себе пару лет и носил сапоги на высоком каблуке. Поэтому когда семнадцатилетний Роберт поинтересовался однажды, сколько мне лет, я ответил: шестнадцать. Он поверил и взял меня с собой на работу в поле помощником.
Было начало июля. С восхода солнца и до позднего вечера мы окучивали картофель. К концу дня у меня страшно ныла спина и гудели руки, я с трудом передвигался.
— Привыкнешь, — утешал меня Роберт. — Через два-три дня это пройдет.
Зарплату мы получали каждую субботу. Никогда в жизни я не зарабатывал столько денег! То была внушительная трехзначная цифра. Но главное — давали есть. Утром и вечером — кипяток, сколько хочешь. На обед щи, правда без глазков жира, но зато в них было несколько мелко нарезанных кусочков картофеля. И еще мы ежедневно получали шестьсот граммов лепешек из жмыха, испеченных на растительном масле. Прямо объедение.
Кроме кухни, склада и других надворных построек здесь стояли два длинных дощатых барака для ночлега, один для женщин, другой для мужчин. Солома служила нам подстилкой и подушкой. Холодными ночами мы укрывались верхней одеждой.
В нескольких километрах находились фруктовые сады, до недавнего времени принадлежавшие помещикам, а теперь ставшие государственным достоянием. Каждый вечер у костра собирались подростки и пекли на огне зеленые фрукты.
— Сумасшедшие, они же могут заболеть холерой, — сказал как-то Роберт.
— Ничего страшного, — возразил я. — Жар убивает бациллы.
— Со сторожем тоже шутки плохи. На прошлой неделе, говорят, кому-то достался заряд мелкой дроби в одно место…
— Ты прав, — поддакнул я. — Лучше подождать еще несколько дней, появится картошка.
…Было около полуночи, костры давно погасли, и все погрузилось в глубокий сон. Вдруг какой-то шорох разбудил меня. А может, это был чей-то голос? Вначале мне показалось, что звуки исходят издалека. Когда же остатки сна окончательно улетучились, я затаил дыхание и услышал, как кто-то прошептал у самого уха:
— Витя, Витя, возьми!
Кого это, черт побери, принесло сюда глубокой ночью?
Возле моей головы через щель в деревянной стене просунулась чья-то рука. И снова тот же шепот. Теперь явственно можно было различить девичий голос:
— Витя, на, возьми!
— Что я должен взять?
Быстро повернувшись, сунул руку туда, где шуршала солома. Мои пальцы нащупали два теплых испеченных яблока.
Кто же это мог быть? Девчонок здесь много. Но за три недели, что я работаю в совхозе, почти ни с кем из них не обмолвился и парой слов. За день так намахаешься тяпкой, что не очень-то после этого тянет на разговоры.