– Ты вот чо, Ехросиньюшка, замачивай-ка овёс на кисель, чтобы к поминкам приспел. Ох-ох-ох… – горько завздыхала «бабка» и, не прощаясь, ушла.
Ефросинья, осунувшаяся, почерневшая за эти дни, безжизненно опустилась на лавку и словно окаменела. Анисим пал на колени перед матерью, подошла Нютка, и они уткнулись в её обвисшую сухую грудь, как кутята.
Никиту внезапно осенило. Он погладил шершавую руку хозяйки и чуть не закричал:
– Ехросинья Авдеевна, я где-то краем уха слыхал: в соседней деревне Ивановке живёт сосланный поляк, пан дохтур. К нему надоть.
Она, вернувшись из забытья, посмотрела на Никиту невидящим взором; и вдруг забились в её больших серых глазах живые огоньки.
– И то правда… Есть такой… Никак, зовут его Станислав Гумовский али Гурмовский… Но это ж далёко отсель… Вёрст, поди, пять будет…
– А ежли напрямки, через Крюковку? – предложил Анисим, утирая глаза рукавом.
– Да с версту будет, не боле.
– Дак чо тута-ка и думать?! – подскочил Никита словно ужаленный и твёрдо сказал: – Надоть идти. Анисим, ты знашь дорогу в Ивановку?
– А то как же?! С тятькой много раз туды ходили.
– Сбирайся. Чо время-то терять, – и Никита, не мешкая, стал одеваться.
– Не завтракамши? Хошь чаю попейте, – засуетилась Ефросинья.
– Некогды. Мы однем духом возвернёмся. Торопись, Анисим!
…Скорым шагом добрались они до речки. Вчерашняя метель припорошила, припрятала протоптанную дорожку, а некоторые места чистёхонько вылизала, так что кое-где угадывались ледяные кочки. Солнечные лучи, падая на белоснежный покров, отражались от него и слепили глаза. Шли наугад, прикрывая нос от щипков лютого мороза овчинными рукавицами.
«Господи, помилуй… Спаси и сохрани младеницу Маланию…» – не переставая молился Никита, еле поспевая за Анисимом. Ещё несколько шагов – и берег.
Вдруг Анисим пронзительно взвизгнул и провалился в полынью по самые рёбра. Он судорожно стал хвататься за ледяную кромку, но та с хрустом обламывалась, не давая ему выбраться. Никита на мгновение замер, словно разбитый столбняком, потом, сбросив рукавицы, лёг на лёд и стал осторожно подбираться к подростку.
– Не спеши, ухвати мою руку и потихоньку выбирайся, – Никита пытался говорить спокойно, хотя его трясло едва ли не сильнее, чем Анисима.
Парнишка, перепуганный, сначала словно облитый кипятком, а потом прозябший до костей, наконец выбрался из полыньи. Никита, как смог, отжал мокрые полы овчинного тулупа, снял с Анисима катанки, вылил воду и переобулся в них (благо, что нога его не богатырская!), отдал парнишке свои, сухие; надел на иссиня-багровые руки подростка свои рукавицы. Ресницы Анисима покрылись инеем. В глазах ещё метался страх.
– Вот и молодцом! Таперь я пойду вперёд, а ты не отставай. Надоть обойти полынью, чтобы снова не угодить в воду. Ах, как омманулись мы!
Ступили на берег. Куда шагать дальше? На удачу, встретили какого-то угрюмого мужика, идущего к реке.
– Скажи, добрый человек, где изба пана дохтура?
Тот молчком указал на большой добротный дом, который выгодно выделялся среди неказистых избёнок, хмуро глядевших маленькими оконцами из-под засыпанных снегом крыш.
Постучали в ворота. Неистово загавкали собаки. Послышался мужской голос:
– Кто там?
– Мы из Молчалина. До пана дохтура мы.
Вышел сам пан Станислав, седовласый муж в накинутом на плечи тулупе. Как глянул на них, закоченевших, в обледенелой одёже, так и передёрнуло всего:
– Ой, Матко Божа! Промьёрзли ж вы, рэбьятки… Прошам до хаты… Да цыц вы! – прикрикнул он на собак и загнал их в конуру.
Еле шевеля одеревеневшим языком, за обоих поздоровался Никита. Анисим так дрожал, что было слышно, как стучали зубы.
В распахнутую дверь вкусно пахнуло свежеиспечённым. Хозяйка таскала из печи на лопате румяные калачи и клала их на стол. Взглянув на гостей, невольно опустила лопату, отставила её в сторонку; заохала, запричитала, пытаясь стащить с Анисима вставший коробом тулуп:
– Ах, детушки, и куды вас понесло об эту пору? Непогодь-то какая была вчерась? Нечто случилося чо?
Сразу стало понятно, что она не пани, а простая деревенская баба, каких полно в Молчалино.
Муж, помогая ей, тоже спросил:
– Зачэм вы пшишли до мне?
– Помирает сестра у него, – уныло пояснил Никита, кивнув на Анисима. И вдруг воскликнул горячо: – Христом Богом просим, помогите! Сделайте милость… Век будем молить Бога за вас! Пойдёмте скорее, пан дохтур!
– На то ест воля Божа, будет она здрова, нэт, а вы доужны согрэтца, просохнучь.