В общем, за время, пока мы с майором добрались к Сяськелёва, я твёрдо убедился, что для нашей Конфедерации, если она будет искать союзника на Балтике, а это неизбежно, ГВО самый лучший друг, партнёр и товарищ. Значит, первый же отчёт о походе, который будет отправлен в Краснодар, по прибытии «Ветрогона» в «Гибралтар», должен быть написан так, чтобы у Ерёменко, а вместе с ним и у Симаковых о ГВО и Старике сложилось самое хорошее впечатление. Впрочем, я забегаю вперёд, надо с самим местным лидером встретиться, и только после этого окончательно определяться в своём решении относительно отчёта в центр.
В Сяськелево мы въехали в полдень 4 апреля. Майор испарился в неизвестном направлении, а меня передал под опеку местного начальника интендантской службы, и тот определил гостя на отдых в один из небольших аккуратных домиков, которых на территории ставки местного командования было не менее трёх сотен. О том, что представляло собой это поселение до прихода чумы, у меня никакой информации не имелось. Скорее всего, раньше это был посёлок городского типа, обычное крупное поселение районного масштаба. Теперь же это что-то вроде полевой крепости со всеми сопутствующими такому месту укреплениями по периметру: капонирами, блиндажами, минными полями вдоль дорог и подземными галереями.
В центре всего, как я уже сказал, одинаковые кирпичные домики на три-четыре комнаты, и вокруг каждого небольшая рощица из плодовых деревьев. Чуть в стороне – очень похожие на казармы для солдат восемь длинных одноэтажных зданий из серого камня. Это всё жилые строения, которые соединяются проложенными на земле дорожками из бетонных плит. Вокруг зданий суетятся люди, слышны голоса женщин и детей, а из домов доносятся ностальгические и такие родные домашние запахи выпечки. Неплохо гатчинские вояки устроились, и этот базовый лагерь выглядит гораздо лучше, чем ППД Четвёртой гвардейской бригады во времена моей службы.
Приведя себя с дороги в порядок, побрившись, помывшись и сменив камуфляж, я был готов к приёму у Старика. И ближе к вечеру, в первых сумерках, за мной пришли. Всё тот же обезличенный майор из контрразведки проводил меня в один из ничем не выделяющихся домиков, и, войдя внутрь, в большой просторной комнате при свете нескольких ярких свечей я увидел лидера ГВО.
Иван Иваныч Марков, он же Старик, был совершенно седым человеком высокого роста с лицом испещрённым множеством морщин. Он сидел за широким красивым резным столом и, что было для меня странным, в инвалидном кресле. Про то, что Марков не имеет возможности самостоятельно передвигаться, никто из тех, с кем я ранее разговаривал, ни разу не упоминал. Хотя позже, сам пообщавшись с этим человеком, я понял, почему люди не воспринимали его как инвалида. Этот человек был настолько силён внутренне, что полученная много лет назад травма не мешала ему жить полноценной жизнью, и на это попросту не обращали внимания. Как сказал на следующий день один из его советников: «Даже сидя в инвалидном кресле, Марков всё равно на голову выше тех людей, кто стоит рядом с ним».
– Доброго вам вечера, капитан. Проходите. – Марков взмахнул рукой и указал на небольшой диванчик напротив себя.
Сопровождающий меня майор вышел, а я сел на диван, устроился поудобней и, пристально посмотрев в бледные старческие глаза лидера ГВО, ответно поприветствовал его:
– И вам доброго вечера, Иван Иваныч.
Чему-то улыбнувшись, Старик покивал и спросил:
– Значит, Кубань всё же устояла после чумы и развала?
– Да, не без потерь, конечно, но на плаву мы удержались, в гражданскую войну не скатились, внешних врагов отбили и теперь понемногу восстанавливаем то, что было утрачено в годы хаоса и развала.
– Это хорошо, что родина живёт.
– В смысле, родина?
Марков явно говорил не про Россию, а о том, что Конфедерация для него родина, я не знал.
– Ха, – усмехнулся он, – я же сам краснодарский. После училища был распределён на Балтийский флот, здесь служба пошла неудачно, хотел на Чёрное море перевестись, но не успел.
– Понятно. Так раз такое дело, может, попробовать поискать ваших родственников?
– Не стоит. Все, кто был, наверняка уже умерли, а если кто-то остался, так они мне уже чужие люди. Не надо теребить прошлое, ни к чему это. – Марков на мгновение прервался, о чём-то задумался и, кивнув на стол, где лежала стопка бумаг, видимо отчёты майоров контрразведки о том, что я им рассказывал, спросил: – Это правда?