Мы помолчали.
– Мне кажется, - ответил Мэтью-Чокки, - что вы не знаете как следует собственной планеты. Повторяю: один скажет другому - и пойдет… У вас есть промышленный шпионаж… есть королевства нефти, газа, электричества, угля, атомной энергии. У каждого свои интересы. Сколько заплатят они за информацию о том, что им угрожает? Миллион… два… три… больше? Кто-нибудь соблазнится… Какое им дело до мальчика? Что значит его жизнь? Что значит, если нужна сотня жизней? Много есть способов…
Об этом я не думал.
– Я говорю вам это потому, что за ним будут следить. Теперь это неважно, но не говорите ему без особой надобности. Неприятно знать, что за тобой следят. Я бы на вашем месте отвадил его от физики, вообще от науки, чтоб им нечего было ждать. Он учится видеть мир… становится художником. Художника они не тронут.
Помните, он не знает, о чем я говорю.
Пора прощаться.
– Вы уходите к себе?
– Нет. У меня еще есть работа здесь. Только теперь мне будет труднее. И времени уйдет больше. Придется действовать тоньше - они и за мной следят.
– Вы думаете, это все же удастся?
– Конечно. Я ведь должен. Придется работать иначе: то там, то сям, идею - одному, миг вдохновения - другому, по крупице, пока они не соберутся все вместе. Это будет нескоро. Может, не при вашей жизни. Но будет… будет.
– Пока вы не ушли, - попросил я, - скажите мне: какой вы, Чокки? Я бы лучше вас понял. Если я дам Мэтью карандаш и бумагу, можно ему нарисовать вас?
Он помолчал и решительно ответил:
– Нет.
– Нет, - повторил голос Мэтью-Чокки: - Даже мне бывает трудно поверить, что у таких, как вы, есть разум. Вы бы удивились еще больше, что разум есть у таких, как я. Нет, лучше не рисовать, - он помолчал снова. - Попрощаемся.
Я встал. Смутный утренний свет струился сквозь шторы, и я видел, что Мэтью все еще смотрит в пустоту. Я подошел было к нему. Губы его зашевелились.
– Нет, - сказал Чокки его голосом, - оставьте его. Мне нужно попрощаться и с ним.
Я ответил не сразу.
– Ладно, - сказал я наконец. - Прощайте, Чокки.
Глава 12
Мы не будили его все утро. Спустился он к ленчу совсем разбитый, но, к моей радости, спокойный. Позавтракав, он уехал куда-то на велосипеде и вернулся только к ужину - усталый и голодный. Поел и сразу поднялся к себе.
Назавтра, в воскресенье, Мэтью был почти как всегда. Мэри успокаивалась, глядя, как жадно он ест за завтраком. Полли успокоилась тоже, но что-то ее терзало. Наконец она не выдержала:
– Разве мы ничего не будем делать?
– Что именно? - спросила Мэри.
– Ну, сейчас ведь воскресенье. Можно что-нибудь делать. Вот когда Копытце украли, а он потом вернулся, в его честь устроили состязания, - с надеждой подсказала она.
– И он всех победил, да? - выговорил Мэтью, прожевывая булку с мармеладом.
– Конечно! Это ж в его честь, - радостно сообщила Полли.
– Никаких состязаний, - сказал я. - И празднеств тоже не будет. Мы с Мэтью тихо погуляем, а?
– Ладно, - сказал Мэтью.
Мы пошли по берегу реки.
– Он сказал, что уходит, - начал я.
– Да, - ответил Мэтью и вздохнул. - Теперь хоть он все объяснил как следует, а раньше было просто жутко.
Я не стал допытываться, как же он все объяснил. Мэтью снова вздохнул.
– Скучновато будет, - сказал он. - С ним я стал лучше замечать, как и что.
– А ты сам замечай. Мир у нас интересный, есть что заметить.
– Да я замечаю! То есть я теперь больше замечаю. Только скучно одному…
– А ты рисуй, тогда и другие увидят, - предложил я.
– Да, - согласился он. - Не совсем то же, а все-таки…
Я остановился и сунул руку в карман.
– Мэтью, у меня для тебя кое-что есть.
И я протянул ему красную коробочку.
Мэтью помрачнел и не взял ее.
– Возьми, - сказал я.
Тогда он взял и невесело на нее уставился.
– Открой, - сказал я.
Медленно, нехотя, он нажал на кнопку, и крышка поднялась.
Медаль сверкала на солнце решкой кверху. Мэтью взглянул на нее равнодушно или даже с отвращением. Вдруг он застыл, потом нагнулся и не двигался несколько секунд. А затем поднял голову и улыбнулся, хотя глаза его блестели слишком сильно.
– Спасибо, - сказал он. - Ой, папа, спасибо! - и снова наклонился, чтоб рассмотреть получше.
Надпись сделали на славу - как будто всегда так было:
ЧОККИ ЗА ПРОЯВЛЕННЫЙ ГЕРОИЗМ.
Артур Порджес
Погоня[4]
Крейсер "Илькор" только-только вышел за орбиту Плутона и начал межзвездный рейс, когда встревоженный офицер доложил Командиру:
– К сожалению, по халатности одного из техников на третьей планете оставлен руум типа Х-9, а с ним и все, что он смог там собрать.
На какой-то миг треугольные глаза Командира скрылись под пластинчатыми веками, но, когда он заговорил, голос его звучал ровно.
– Какая программа?
– Радиус операций - до тридцати миль, вес объектов - сто шестьдесят плюс-минус пятнадцать фунтов.
Помедлив, Командир сказал:
– Вернуться сейчас мы не можем. Через несколько недель, на обратном пути, мы обязательно подберем его. У меня нет никакого желания выплачивать стоимость этой дорогой модели с энергетическим самообеспечением. Прошу вас проследить, чтобы виновный понес суровое наказание, - холодно приказал он.
Но в конце рейса, недалеко от звезды Ригель, крейсер повстречался с плоским кольцеобразным кораблем-перехватчиком. Последовала неизбежная схватка, а затем оба корабля, мертвые, наполовину расплавившиеся, радиоактивные, начали долгое, в миллиард лет, путешествие по орбите вокруг звезды.
На Земле была мезозойская эра…
Они сгрузили последний ящик, и теперь Джим Эрвин смотрел, как его напарник залезает в кабину маленького гидросамолета, на котором они сюда прибыли. Он помахал Уолту рукой:
– Не забудь отправить Сили мое письмо!
– Отправлю, как только приземлюсь! - отозвался Уолт Леонард, включая двигатель. - А ты постарайся найти для нас уран, слышишь? Только бы повезлои у Сили с сынишкой будет целое состояние. А? - он ухмыльнулся, сверкнув белозубой улыбкой. - С гризли не цацкайся, как увидишь - стреляй!
Вспенивая воду, гидросамолет стал набирать скорость. Когда он оторвался от поверхности озера, Джим почувствовал внутри холодок. Целых три недели проведет он один-одинешенек в этой забытой богом долине канадских Скалистых гор. Если почему-либо самолет не опустится снова на холодное голубое озеро - Джиму конец. Даже если ему хватит еды. Ни одни человек, сколько бы у него ни было пищи, не смог бы перевалить через обледенелые хребты, не смог бы одолеть сотни миль безлюдной каменистой земли. Но Уолт, конечно, вернется в назначенный срок, и теперь только от Джима зависит, окупятся ли деньги, вложенные в экспедицию. За двадцать один день он выяснит, есть ли в долине уран. А сейчас долой все страхи и предчувствия - надо приниматься за дело.
Работая не спеша, с ухваткой бывалого лесоруба, он поставил под нависшей скалом шалаш: на три летние недели ничего основательнее не понадобится. Обливаясь потом в жарких лучах утреннего солнца, он перетащил под выступ ящики со снаряжением и припасами. Там, за шалашом, покрытые водонепроницаемым брезентом и надежно защищенные от любопытства четвероногих, ящики были в безопасности. Сюда он перенес все, кроме динамита: динамит, тоже тщательно укрыв от дождя, он припрятал ярдах в двухстах от шалаша. Не такой он дурак, чтобы спать около ящика с взрывчаткой.
Первые две недели пролетели как сон, не принеся с собой никаких удач. Оставался еще один необследованный район, а времени было в обрез. И в одно прекрасное утро, к концу третьей недели, Джим Эрвин решил совершить последнюю вылазку, на этот раз - в северо-восточную часть долины, где он еще не успел добывать. Он взял счетчик Гейгера, надел наушники, повернув тот и другой обратной стороной к уху, чтобы фон обычных помех не притуплял его слух, и, вооружившись винтовкой, отправился в путь. Он знал, что тяжелая, крупнокалиберная винтовка будет мешать ему, но он также знал, что с огромными канадскими гризли шутки плохи и справиться с ними очень нелегко. За эти недели он уже уложил двоих, не испытав при этом никакой радости: огромных серых зверей и так становится все меньше и меньше. Но винтовка помогла ему сохранить присутствие духа и при других встречах с ними, когда обошлось без стрельбы. Пистолет в кожаной кобуре он решил оставить в шалаше.