Он сделал жест в сторону юноши с темной бородкой, который приподнялся и отвесил легкий поклон Жану Ле Висту и Клод, но та так и продолжала сидеть, уставившись в стол. Женевьева де Нантерр, вместо того чтобы поклониться в ответ, нашарила меня взглядом в моем уголке, и ее глаза вспыхнули злым торжеством, словно она хотела сказать: теперь мы квиты. Мой взгляд упал на хлеб, который стоял передо мной, и я увидел два сплетенных вензеля — «КЛВ» и «ЖДБ». Хорошенькая птичья свадьба!
Жан Ле Вист все разглагольствовал, но я его уже не слушал, хотя вместе со всеми поднимал кружку. Протрубил рог, и слуги внесли блюда с изысканными яствами. Я увидел павлина, распушившего хвост перед самкой, фазана и фазаниху с расправленными крыльями, будто птицы собрались взлететь, лебединую парочку с переплетенными шеями. Аллегории не вызвали у меня большого восторга, и я даже ножа вынимать не стал, чтобы отрезать себе кусок. Соседи наверняка подумали, что я скучный малый и плохой собутыльник.
К тому времени как на стол водрузили кабана, прикрытого золотым листом, я уже созрел, чтобы откланяться. Мне надоели бесконечные перемены блюд, гости, набивающие себе желудок, и пиршество, которое будет тянуться еще всю ночь и весь следующий день. Нет, все-таки я не любитель подобных увеселений. Я поднялся и, бросив прощальный взгляд на ковры — вряд ли я их когда-либо увижу, — потихоньку стал пробираться к выходу. Путь к дверям пролегал мимо высокого стола, и, поравнявшись с ним, я заметил, как Клод проворно сунула руку под скатерть и уронила нож. Она ойкнула, но, когда камеристка было нагнулась, чтобы его подобрать, остановила ее смешком — первый признак веселья за целый вечер.
— Я сама, — произнесла она, нырнула под стол и исчезла за белой скатертью с гербами Ле Вистов, которая свешивалась до самого пола.
Я выждал с минуту. Никому не было до меня дела. Беатрис кокетничала со слугой Жофруа де Бальзака, Женевьева де Нантерр что-то жарко обсуждала со своим будущим зятем. Жан Ле Вист глядел в мою сторону, но точно меня не видел. Скорее всего, он уже и думать забыл, кто я такой. Я улучил момент, когда он отвернулся, чтобы спросить вина, и уронил шляпу, а затем быстро встал на карачки, приподнял скатерть и тоже юркнул под стол. Клод сидела, подобрав ноги и уткнувшись в колени подбородком. При виде меня она улыбнулась.
— Вы все свидания назначаете под столом, барышня? — пошутил я, нахлобучивая шляпу.
— Здесь удобно прятаться.
— Так вот где ты пропадала все это время, красавица! Под столом?
Улыбка сползла с лица Клод.
— Ты прекрасно знаешь, где я была. И палец о палец для меня не ударил. — Она зарыла лицо в колени, и мне ничего не оставалось, как смотреть на расшитое жемчугом красное бархатное покрывало, под которое аккуратно были забраны волосы.
— Знал? С чего ты это взяла?
Клод опять повернулась ко мне лицом:
— Мари Селест так сказала… — Она умолкла, и на ее лице появилось сомнение.
— Мари Селест? Последний раз я видел ее в тот же день, что и тебя, — когда меня избили. Ты ей поручила меня разыскать?
Клод кивнула.
— Уж не знаю, что она тебе наговорила, но никаких посланий я не получал.
Клод ахнула.
— Проклятье! Но зачем весь этот обман?
Клод положила голову мне на колени.
— Вообще-то она вправе на меня обижаться.
Она потянулась погладить борзую, которая рыскала под столом, вынюхивая объедки, рука ее оголилась почти до локтя, и я заметил, что ее кожа вся расцарапана, как будто кто-то драл ее когтями. Я нежно взял девушку за запястье.
— Что случилось, красавица? Ты поранилась?
Клод резко выдернула руку.
— Иногда мне кажется, я ничего не чувствую, кроме боли. Но речь не о том, — продолжала она, расчесывая рану. — Значит, ты не мог меня спасти даже при всем желании.
— Где ты все-таки была?
— В одном месте, которое для мамы — рай, а для меня — тюрьма. Такая уж доля у знатной дамы — вечное заточение.
— Типун тебе на язык. Ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится. Хочешь, сбежим от твоего жениха?
На миг лицо Клод просветлело, как будто в Сене отразилось солнце, но затем, когда она немного поразмыслила, лицо опять сделалось мрачным, точно реке вернулся первоначальный грязный цвет. Кажется, она совсем упала духом. Смотреть на это было невыносимо горько.
— Как тебе «Мое единственное желание»? — спросил я вкрадчиво. — Ты про него ни слова не сказала.
— У меня теперь нет желаний, — вздохнула Клод. — Да и то желание было не моим, а маминым.