— Служанка, которой ты сделал ребенка.
— Ах, она. Поосторожнее надо быть.
— Тебе в первую очередь. Она приличная девушка, не то что некоторые.
— Весьма сочувствую, но я дал ей денег, так что она не пропадет. Ну я пошел.
Дворецкий крякнул, а когда я направился к выходу, пробормотал вслед:
— Смотри, как бы тебе рога-то не пообломали.
Шест и впрямь оказался в конюшне. Я тащил его через двор, и тут показался Ле Вист собственной персоной. Он выскользнул из дома и прошел мимо стремительной походкой. Меня он не заметил, а может, принял за слугу.
— Монсеньор, погодите минуточку! — крикнул я.
Необходимо объясниться прямо сейчас, а то когда еще выпадет случай поговорить наедине.
Жан Ле Вист обернулся, промычал что-то невнятное и двинулся дальше. Я побежал следом.
— Монсеньор, ради бога, я насчет шпалер.
— Это к Леону.
— Знаю, монсеньор, но вопрос исключительно важный, так что хотелось бы обсудить его лично с вами.
Я настолько торопился, что концом шеста чиркнул по земле и зацепился за камень, шест вырвался у меня из рук и упал на землю с таким грохотом, что весь двор содрогнулся. Жан Ле Вист остановился и смерил меня суровым взглядом.
— Монсеньор, меня беспокоит, — зачастил я, — весьма беспокоит, что столь выдающийся вельможа, как вы, глава Высшего податного суда, намерен украсить свои стены не совсем тем, что приличествует положению.
Я сочинял на ходу.
— Короче. Мне некогда.
— Я видел довольно много эскизов, которые делали мои знакомые по заказу дворянских семей. И все они имели одно общее — узор мильфлёр.
Это было сущей правдой: украшать фон цветами нынче вошло в моду, особенно с тех пор, как возросло мастерство ткачей.
— Цветы? — переспросил Ле Вист, глядя себе под ноги, точно наступил на один из них.
— Ну да, монсеньор.
— Цветам не место на полях сражений.
— Верно, монсеньор. На эскизах было нечто другое. Единороги, монсеньор.
— Единороги?
— Да, монсеньор.
На лице Жана Ле Виста читалось сомнение, и я недолго думая выдал еще одну ложь, моля Бога, чтобы меня не поймали на слове.
— Шпалеры с единорогами заказало несколько знатных семейств: Жан д'Аленсон, Шарль де Сен-Эмильон, Филипп де Шартр.
Маловероятно, что Ле Вист нагрянет с визитом к названным мною сеньорам. Они либо жили далеко, либо были для него чересчур родовитыми, либо недостаточно родовитыми.
— И все заказали единорогов?
— Да, монсеньор. Эти животные ныне à la mode.[1] И вот что мне подумалось: единорог прекрасно подходит для вашей семьи. — И я выдал каламбур, который сочинила Беатрис.
Лицо Жана Ле Виста оставалось непроницаемым, но он кивнул, а этого было вполне достаточно.
— Ты уже придумал, что будет на шпалерах?
— Да, монсеньор.
— Ладно. Леону расскажешь. До Пасхи принесешь эскизы.
Жан Ле Вист развернулся и зашагал прочь. Я поклонился удаляющейся спине.
Не так уж все и страшно. Я был прав: Жан Ле Вист боялся прослыть выскочкой. Таковы дворяне в первом поколении. Они склонны скорее подражать, чем мыслить самостоятельно. Жану Ле Висту даже в голову не пришло, что ему было бы больше почета, закажи он батальную сцену, которой нет ни у кого. С виду такой самоуверенный, он не станет терять лица. И пока не прознает, что я все наврал, можно спать спокойно. Конечно, надо сделать рисунки как можно красивее. Вдруг шпалеры с единорогами понравятся кому-то еще, и тогда Жан Ле Вист сможет гордиться, что он был первым заказчиком.
Понятно, что мне хотелось угодить не только ему, но и его жене с дочерью. Я так и не разобрался, что мне милее — свежее лицо Клод или печальное Женевьевы. Пожалуй, в лесу, где обитает единорог, местечко найдется для обеих.
Вечером по случаю заказа я надрался в «Золотом петухе» и потом дурно спал. Всю ночь мне мерещились единороги, дамы в окружении цветов и девушки: одна жевала чеснок, другая заглядывала в колодец, третья вынимала драгоценности из ларца, четвертая кормила сокола. И эти расплывчатые видения крутились у меня перед глазами. Ночной кошмар… Нет, скорее, сильное желание.
На следующее утро я проснулся с ясной головой, намеренный сделать сон явью.
В воскресенье после пасхальной мессы мама спросила папу про ковры — так мне стало известно, что художник придет опять. Мы вместе возвращались на улицу Фур. Жанна и малышка Женевьева хотели со мной побежать вперед и прыгать через лужи, но я осталась послушать, о чем беседуют взрослые. Я умею внимательно слушать — особенно то, что меня не касается.