- Ты понял, Игорь, как она вызвала твою жену на этот пик?
Игорь сидел, опустив голову… А потом, когда его отпустили, поехал домой – я думаю, на такси.
И все-таки я кое-что знала, чего не знали они. Она не уйдет, она не уедет, не попрощавшись с Игорем. Навсегда. Я думаю, она сейчас не в товарный состав лезет где-нибудь на дальних путях, а спокойно стоит в подъезде редакторского дома… Ждет своего любимого… Чтобы броситься ему на шею и, может быть, умереть в его объятиях… А что – не исключено, что она приготовила себе какую-нибудь таблетку… И я тихо-тихо говорю об этом Баландину, высунув его для этого в коридор. И мы уходим в другой кабинет и звоним оттуда шефу, и будим его среди ночи, и Баландин выкладывает ему нашу версию. Редактор на том конце провода немеет. А потом, возможно, шизеет. А затем, я думаю, идет в комнату сына – проверить, там ли он. Очевидно, его нет, потому что шеф издает звук, похожий на мучительный крик, и безумным голосом сообщает нам, что идет его искать. На улицу, стало быть. Кстати, он все-таки не забыл спросить, подписала ли я газету. Ха, он думал открутиться от ночного бдения за мой счет – не знал ведь, что ему придется все-таки бодрствовать, да еще и в подъезде либо на улице. Баландин посоветовал редактору не давать телефонный отбой, а просто положить трубку рядом с аппаратом, а после осмотра подъезда и двора доложить нам, что и как с этой влюбленной парой. Уже через несколько минут мы услышали:
- Они здесь. Стоят внизу, в подъезде. В обнимку. Господи, и что мне теперь делать? Главное, жена в командировке… Я один…
- Да ничего не делайте, - спокойно ответил ему Баландин, успевший тут же отдать распоряжение своим помощникам ехать в элитный дом, где жил редактор, и немедленно изъять из подъезда нашу бедную и пытавшуюся всех перехитрить Элен. - Мы уж сами тут… развернемся.
- Но что будет с Игорем?
- Думаю, он придет домой. Но после всех этих потрясений вряд ли ему удастся уснуть…
- Вы его не… арестуете?
- Помилуйте, да за что же? Нет, конечно. Будьте спокойны.
- Стучат… В квартиру стучат… Мне открывать?
Баландин, понимавший, что это еще не могут быть его люди – слишком мало времени прошло с момента их отъезда, посоветовал нашему шефу спросить, кто это к нему рвется. Шеф, очевидно, так и сделал – думаю, он просто посмотрел в глазок, потому что тихо сказал в трубку:
- Это они!
- Потяните время, - посоветовал ему Баландин. – Наши товарищи уже к вам подъезжают… Можете же вы крепко спать и не сразу отреагировать на звонок…
- Звонок не работает… Я забыл починить… Они стучат…
- Ну, на стук… А потом вы, скорее всего, не сразу найдете ключи…
- Но Игорь знает – они у нас всегда в дверях торчат! Вот, слышите, как стучат?
Баландин услышал. Стук действительно был отчаянный – изо всех сил. Из последних. А потом редактор сообщил, что в коридоре поднялся шум, который перерезал крик его сына:
- Папа! Скорее! Спаси ее! Спаси!
Больше по телефону мы не услышали ничего – редактор бросил трубку и, по всей видимости, открыл дверь… О том, что произошло дальше, мы узнали от Суржикова и других оперов. По их мнению, как только они стали подниматься по лестнице и девица, так они называли Элен, их увидела, то тут же что-то проглотила и стала прощаться с Игорем, как она выражалась, «на вечные времена». Причем она кричала все громче и громче – очевидно, яд оказывал свое действие, и когда ее втащили в редакторскую квартиру и вызвали скорую помощь, то, в общем-то, все уже понимали, что ей конец – лицо ее стало синим, дыхание – редким и тяжелым… Ее уложили на кушетку прямо в коридоре, медики приехали очень быстро, в токсикологическое отделение городской больницы вместе с ней поехали Игорь и один из оперов. Им показалось, что она скончалась еще в машине… Во всяком случае, в приемный покой ее втащили совершенно бездыханную и опер с чувством исполненного долга покинул это медицинское учреждение, благо его дом находился почти рядом, и отправился спать.
А дальше произошло необъяснимое – врач «скорой», оставив дежурной сестре в приемном покое необходимые бумаги, поехала дальше выполнять свой профессиональный долг – вызовов было полно, а машин вечно не хватало; дежурная сестра, в свою очередь, побежала в отделение за врачом, так как не могла его вызвать по телефону – что-то случилось со связью, к тому же она должна была привезти для тяжелой больной, если уже не трупа, каталку. Но когда доктор и сестра, оставив в коридоре отгрохотавшую каталку, появились на пороге приемного покоя, то там никого не было! Ни души! Причем Игорь, которого сто раз потом допрашивали, утверждал одно и то же – был уверен, что Элен умерла, сидел согнувшись в каком-то забытьи, обхватив голову руками, и ничего перед собой не видел – в глазах было темно. А когда очнулся – подумал, то Элен уже увезли в морг или в отделение и побежал туда… Правда, врач и сестра утверждали, что не видели Игоря, идущего им навстречу. Но тут есть один нюанс – в токсикологию можно попасть двумя разными путями. С двух разных сторон. И Игорь вполне мог выбрать не самый короткий путь и не столкнуться с доктором и сестрой – ведь он, скорее всего, не знал, в какой стороне, на каком этаже располагается нужное ему отделение. Если только не сам организовал этот сногсшибательный побег влюбленной в него женщины. Но я все-таки думаю, что он говорил правду. Элен много притворялась – с самого начала, со своего приезда к нам, но особенно с того момента, как увидела в Игоревом подъезде поднимающихся по лестнице оперов… И капсула, в которой хранился яд, прижатая к губам… В полутьме подъезда, в этой острой, напряженной обстановке разве можно было заметить, что она пуста? И разве кто-нибудь в силах был заподозрить, что эта кричащая от боли, умирающая женщина – просто хорошая актриса? Даже, может, великая… И я совершенно не удивлюсь, увидев ее когда-нибудь на подмостках столичного театра – под чужим именем, разумеется. Уверена, что она никогда больше не вернется к своему.