Надо сказать, что Элен пыталась рассказать доктору об ужасной ночи, которую она провела у них в больнице, о том, что мужчина, назвавшийся ее мужем, на самом деле не кто иной, как похититель, и что действовал он не один, что в этой больнице под видом сотрудников скрывается целая группа преступников, но на все это добрый доктор Айболит кивал и улыбался, улыбался и кивал… Что ж, такого обвести вокруг пальца – раз плюнуть.
Хорошо, что Элен вовремя пришло в голову смириться со своей влюбленностью в цифры, не перечить, не усугублять свое положение, чтобы ее перестали стеречь в оба глаза. Все последующие дни она мирно беседовала с доктором, никого не злила, со всем соглашалась, при этом ходила еле-еле, опираясь на палочку, которую ей принес врач. Ее перестали запирать. Однажды ей даже разрешили выйти на улицу… А надо сказать, что пребывала она в этом учреждении в больничном халате, и совершенно не знала, где находится ее одежда, с которой рассталась сразу же по прибытии в сей дом. По больничному двору она ковыляла тихо и безучастно – для следящих за ней. На самом же деле Элен осмотрела каждое окно, каждую дверь, каждую дорожку в саду, обследовала весь забор, нашла там несколько дырок, через которые вполне можно пролезть. Правда, днем это сделать было бы затруднительно – от здания шли две дороги, одна на север, другая – на восток, и обе замечательно просматривались из окон. Да и куда они вели, она не знала. Однако бежать решила по северной дороге – оттуда временами слышался шум поездов… Тем более, что эта дорога уходила куда-то вниз и, всего вероятнее, там должно быть жилье, тогда как восточная дорога шла далеко, до горизонта, и казалась пустой и безжизненной, словно на необитаемом острове… Но как бежать в халате и больничных тапочках? Можно, конечно, прихватить с собой одеяло, но в таком виде Элен вряд ли удастся сесть в автобус или в поезд. А между тем осень брала свое, стало холодно, здание же отапливалось из кочегарки, находящейся, естественно, внизу, где и появились кочегары. Эти мужчины приходили чисто одетые, один даже с портфелем, потому что он был учитель, а другой – со спортивной сумкой через плечо – это был художник. Где они жили, Элен не знала, но поняла, что ребята здесь подрабатывают. Велико было искушение заговорить с ними, рассказать о себе и своей беде, посоветоваться, как быть, попросить их заявить в милицию о том, что ее держат здесь незаконно, покрывая преступников и преступление. Но она решила, что ей могут не поверить, и тогда она вновь окажется запертой в своей палате… Однако кочегары заинтересовали ее в ином плане – у них была одежда. Робы. Спецовки. Сапоги. Шапки. Рукавицы. Словом, все, что требуется, чтобы она могла выдать себя за рабочего парня, возвращающегося с какой-нибудь там смены… Дверь в кочегарку часто была приоткрыта, дежуривший там рабочий время от времени выходил подышать свежим воздухом, а также делал вылазки в столовую, которая находилась в здании, и она решила, что этого времени вполне хватит для кражи одежды второго кочегара, сменщика, который заступит на следующую вахту. Надо заметить, что народу в этом учреждении было тогда мало - очевидно, не сезон. И вот однажды ближе к вечеру она дождалась, когда кочегар пошел ужинать, и спокойно спустилась в его «апартаменты». Слава богу, одежда и все остальное находилось в старом, облезлом больничном шкафу, покрытом слоем угольной пыли. Сапоги она сразу же поставила за открытую входную дверь, чтобы забрать их позже, а спецовку, штаны и ватник вынесла и пристроила в кустах недалеко от входа, а затем потихоньку все эти вещи, одну за другой, перенесла, прижимаясь к зданию, чтобы не видно было из окон, в большой ящик с песком, притулившийся в самом углу больничного сада. Песком она и забросала все, что стащила. Что ж, ее номер почти удался… Самым сложным делом было выйти из здания, но она умудрилась сделать это сразу после ужина, так что ночь ей пришлось встречать в кустах. Никто не помешал ей переодеться, кинуть в песок свой халат с тапочками, пролезть в дыру, открывающую путь на север, и идти по этой дороге быстрым шагом, насколько позволяли сапоги сорок какого-то размера, прижимаясь к обочине, чтобы не быть замеченной… Кстати, там, за оградой, она наверняка могла найти вывеску с названием учреждения, из которого бежала, да не стала тратить на это драгоценное время.
Надо сказать, что в кармане фуфайки оказались две полезные вещи – зажигалка и перочинный ножик. Ей было страшно и нож она держала в руках – с открытым лезвием. Так, на всякий случай. Но когда дорога довольно круто пошла вниз, она увидела огни. Они были далеко, но все равно сердце забилось от радости, шаг стал еще быстрее, она почти бежала! Ей повезло – небо было ясным и молодой месяц неплохо освещал дорогу. Наконец, дорога эта уперлась в шоссе, как бы влилась в него, и Элен уже более уверенно продолжала свой путь. Мимо нее даже проскочило несколько машин, но голосовать она не решилась. А часа через два наша героиня вышла к маленькой станции, на которой мирно стоял товарный состав. Все вагоны были плотно закрыты, замурованы, и влезть она смогла только на угольную платформу… Она очень устала и легла прямо на уголь сбоку, вырыв себе небольшую ямку, чтобы ее не было видно. Сначала легла на бок, свернувшись калачиком, однако нос уткнулся в уголь и стало трудно дышать. Она перевернулась на спину и застыла от бездонности неба, от этого сказочного месяца, от изумительно мерцающих звезд, от всей этой космической глубины, в которой человек чувствует себя маленькой песчинкой… Пылинкой… Она не заметила, как уснула. Проснулась Элен от того, что состав вдруг тряхнуло, потому что он резко затормозил. Оказывается, поезд давно уже ехал на север, куда она и стремилась, и уже рассвело, и если не поднимать голову, а смотреть в большую щель прямо на уровне глаз, то можно читать названия станций. Она так и сделала, и вскоре убедилась, что до ее спасательного круга, то есть до нас, осталось всего часа два езды… И, главное, редакция-то наша находилась прямо напротив вокзала – беги и спасайся!