– «Пежо» в Москве не так много, не «шестисотый» «мерс», – покровительственно объяснил Александр Михайлович, – к тому же редкого цвета. Лучше вспомни, кто знал о поездке в парикмахерскую. Бандиты понимали, что сразу из салона ты не уйдешь, и спокойненько установили элементарное, но эффективное взрывное устройство.
– Кто знал? Машка и Ольга.
– Больше никто?
Сказать про Ленку? Впутать бедную девушку, которая совершенно ни при чем, в расследование?
– Нет.
– Ладно, – бросил приятель, – сменим тему. Что ты искала в квартире погибшей Раи Лисицыной?
– Никогда там не была.
– Значит, признаешь, что имя и фамилия знакомы?
– Нечего на мне свои милицейские фокусы демонстрировать, – разозлилась я, – женщину не знаю, в квартире не была.
Полковник посмотрел в окно, потом почти ласково сказал:
– Душенька, нельзя же мерить всех по себе и думать, что мир состоит из одних идиотов.
– Я не идиотка!
– Только кретинки оставляют на месте преступления записные книжки.
– Вот это да. Как догадались, что моя?
– Элементарно, Ватсон, – ухмыльнулся полковник, глядя на мое растерянное лицо. – Позвонили по всем телефонам и выяснили, что у всех абонентов есть одна общая знакомая – ты. К тому же лично я хорошо помню, как ты чертыхаешься, пользуясь электронной книжкой, да и мой домашний телефон там есть, а его имеют всего пять человек.
– Ладно. У меня недавно украли сумку. Вор, наверное, пришел к Лисицыной и забыл книжку на кухне.
Александр Михайлович затянулся и тихо спросил:
– Откуда ты знаешь, что на кухне?
Вот черт, проговорилась.
– Не расстраивайся, – успокоил приятель, – там еще полно улик. Например, виски с содовой.
– Виски?
– Ну да, «Белая лошадь». Раиса была сильно пьющей, и ты купила в супермаркете на первом этаже ее дома дорогую бутылку. Продавщица отлично тебя запомнила и описала в деталях. Кстати, в другой раз, когда соберешься кого-нибудь убивать, снимай приметные серьги. Они особенно понравились торгашке. И совсем глупо, вытерев выключатели, оставить на столике в холле хорошо залапанную «Белую лошадь».
– Никого я не убивала, она уже плавала в ванне, когда я пришла.
– С этого места поподробней, – попросил приятель.
– Раисина мать моя дальняя знакомая. Живет не в Москве и, конечно, волнуется о дочери. Вот и попросила сходить к ней, посмотреть, что к чему. Когда я пришла, дверь оказалась незапертой, а в ванне лежал труп хозяйки.
– Зачем ходила по квартире?
– Искала девушку.
– В шкафу тоже?
– Туда просто из любопытства заглянула.
– Почему не вызвала милицию?
– Испугалась до полусмерти и убежала.
Полковник принялся равномерно постукивать ботинком об пол.
– Не надо, – бросила я раздраженно.
Ну что за люди вокруг! В любой другой семье пережившего взрыв положат в постель, окружат заботой и вниманием, подадут чай со сладкими булочками. Но только не в нашей. Орут, ругают и устраивают допросы.
Я демонстративно зашмыгала носом, взяла со стола салфетку и принялась вытирать лицо.
– Ой, перестань, пожалуйста, – захохотал приятель, – «не верю», как говорил Станиславский. К тому же у тебя совершенно сухие глаза. Вот что, кончай ломать комедию. Пока, честно говоря, не понимаю, в какую гадость ты вляпалась. Но, имей в виду, лучше прямо сейчас рассказать правду. Думаешь, убийца остановится?
С этими словами полковник встал и, уходя, так хлопнул дверью, что Черри с перепугу подскочила на диване. Я прислушалась к скрипу лестницы. Приятель пошел на второй этаж, подговаривать сына с невесткой установить за мной слежку.
Следовало признать, однако, что кое в чем полковник оказался прав. Глаза и в самом деле совершенно сухие. В следующий раз капну чуть-чуть нашатыря в платок, веки тут же покраснеют, и польются слезы. И передвигаться по городу стану на наемных машинах, пусть взрываются себе на здоровье.
Вечером, вернее уже ночью, позвонил Федька Зайцев. Комсомольская работа приучила его тут же докладывать о достигнутых успехах. В общем, правильная привычка. Чуть зазеваешься – и кто-нибудь не ленивый первым прибежит к начальству и снимет пенки.
– Нашел, – бодро отрапортовал Федька, – пиши. Качалинск, Вокзальная улица, 11.
Я повесила трубку. Действовать начну завтра.
В Качалинск, маленький городок, можно добраться на поезде всего за три часа. Купив билет на экспресс и заняв место в купе, я облокотилась на столик и стала смотреть на пробегающий за окнами унылый пейзаж. Ну не чудеса ли – проехали какой-то час и попали в совсем другую страну. Во Франции, к примеру, нет такой ужасающей разницы между уровнем жизни в Париже, Дувре или крохотном Эксе в Провансе. Там в провинции просто иной образ мыслей, более спокойное, монотонное существование. У нас же такое ощущение, что едешь по территории, где только что отгремела война. Везде неработающие заводы, незаконченные стройки и стаи грязных, ободранных собак.
Качалинск был типичным промышленным городком. Прямо у станции высилось пятиэтажное стеклянное здание с вывеской «ООО «Качалсталь». На площадке тосковало несколько машин. Плохо заасфальтированная дорога вилась между небольшими разномастными домиками. Из железного ларька, набитого дешевой водкой, жвачкой и «Сникерсами», неслась слезливая песня про чью-то плюшевую юбку. Несколько толстомордых теток разложили на картонных ящиках нехитрый товар: головки чеснока, соленые огурцы, сигареты и трусы невероятных размеров и раскрасок.
Наконец рядом со мной тормознул дребезжащий «жигуль».
– На Вокзальную!
– Дорого стоит, – почесал в затылке шофер, – очень далеко ехать.
Ну вполне в провинциальном духе. Вокзальная улица в противоположном конце города.
– Сколько?
– Ой дорого, – продолжал сокрушаться водитель, – к чему тратиться? Садитесь на трамвайчик.
И он ткнул пальцем в небольшую группку замерзших граждан, переминающихся с ноги на ногу.
– Долго ехать?
– На трамвае – часа полтора.
– А на машине?
– Минут десять, но дорого, вам не подойдет.
– Сколько? – прервала я его стоны, ожидая, что мужик сейчас выдаст: «Как минимум сто долларов».
Шофер секунду поколебался, потом еще раз окинул взглядом мою куртку, сумку, сапоги и решил, что может требовать по максимуму:
– Десять рублей.
Едва не расхохотавшись, я села в машину и сказала:
– Действительно дорого, но я тороплюсь.
Задыхаясь и издавая предсмертные стоны, «Жигули» покатили, подскакивая на бесконечных выбоинах. Летом городок, наверное, смотрелся неплохо, но сейчас выглядел ужасно.
Вокзальная улица, длинная и изломанная, оказалась на другом конце Качалинска. Лихо затормозив возле облупившегося двухэтажного барака, машина заглохла.
Я вошла внутрь. Узкий коридор с выкрашенным масляной краской полом встретил закрытыми дверями комнат и букетом всевозможных запахов: щей, перегара, кошачьей мочи. Но сильней всего тут пахло бедностью, даже нищетой.
Я постучалась в первую дверь. Высунулась толстая тетка в застиранном халате:
– Чего надо-то?
– Где найти Полину Нестерову?
– Если под забором не валяется, то у гастронома стоит, – сообщила добрая соседка.
– Комната ее где?
– Последняя слева, – буркнула баба и исчезла.
Я дошла до указанной двери. Она оказалась незапертой. Впрочем, красть здесь было нечего.
Окно, не мытое, пожалуй, лет десять, прикрывала прикрепленная кнопками газета. На подоконнике стояла засохшая герань, вокруг валялись окурки. На круглом столе – черная чугунная сковородка с засохшими остатками чего-то несъедобного. Рядом примостилась щербатая чашка с отбитой ручкой. Кровать с железными спинками и шишечками не застелена, простыни приобрели цвет асфальта. Единственный стул с продавленным сиденьем угрожающе покачивался. На вбитых в стену гвоздях висела одежда хозяйки. Старое драповое пальто с потертым меховым воротником и ярко-красная кофта с игривой надписью «Kiss me».