Как только Грофилд и Элли уселись за столик, официантка подошла к ним и с улыбкой подала два стакана воды и два меню.
Грофилд сказал:
– Мы торопимся, ты это понимаешь? Элли кивнула.
– Понимаю.
Она заказала дыню и черный кофе. Грофилд попросил то же самое. Пока они ждали, Грофилд закурил сигарету, но увидел, что Элли скорчила гримасу отвращения, и загасил ее.
– Прости, – сказала она, – это у меня спросонья.
– Ничего. Все равно она была невкусная.
– Если хочешь, я могу немного повести машину.
– Нет. Мне нужно только несколько минут отдыха и чашка кофе.
Когда официантка вернулась с заказом, Грофилд спросил ее, сколько еще ехать до Акапулько, и она ответила:
– Сто сорок километров.
Он произвел подсчеты, и оказалось, что это составляет восемьдесят семь с половиной миль. По меньшей мере, еще два часа при их нынешней скорости, если не больше. Он сказал:
– На Акапулько ведет только эта дорога, так?
– Ода.
– И другим путем туда не добраться?
– Летите, – сказала она, улыбаясь во весь рот, и махнула рукой в сторону окна.
Нахмурившись, Грофилд посмотрел туда и увидел два маленьких самолетика на летном поле и взлетно-посадочную полосу справа.
Какое-то мгновение он обдумывал эту возможность. Хоннер и иже с ним думают, что они прибудут на машине, так что если появиться на аэроплане…
Нет. Хоннер и его люди наверняка знают об этом аэродроме, да и слежку будут вести повсеместно и бдительно, поскольку и им пришло в голову, что Грофилд может попробовать сбить их с толку. К тому же, если они с Элли сядут в самолет, им придется бросить здесь машину, и Хоннер все поймет, когда прикатит сюда немного погодя.
Делать нечего. Грофилд поблагодарил официантку и потянулся за своим кофе.
Откусив кусочек дыни, Элли сказала:
– Я тут все думала.
– О чем?
– Об этих людях в Акапулько. Ты знаешь, о ком я.
– Дружки Хоннера?
– Да. Они будут ждать нас не на въезде в город, а станут искать на дороге, где нас сподручнее всего схватить. Они поедут на север, Хоннер – на юг, а мы сидим на полпути между ними, едим дыню и пьем кофе.
– Я знаю, – сказал Грофилд. – Я пытался отогнать эту мысль прочь, но мне ясно, что именно это они и сделают, приедут за нами.
– В таком случае, как же нам быть?
– Это вопрос на засыпку, милая. – Грофилд снова посмотрел на самолеты, покрытые блестящей росой, и испытал искушение.
– Сейчас светло, – сказала она. – На этот раз тебе не удастся подкрасться к ним, прошмыгнуть мимо или опередить их.
– Да знаю я, знаю. Не зуди.
– Зудить? Странное слово.
– Вся наша жизнь – странная штука. Ты покончила с дыней?
– Что же мы будем делать, Алан?
– Думать. А чтобы сберечь время, поедем дальше. Они расплатились и спустились к машине. Тут Элли сказала:
– Мне и впрямь хочется повести машину, а ты сможешь думать не отвлекаясь.
Грофилд чувствовал, что лукавит, позволяя уговорить себя, но плечо все ныло, а крутить баранку и впрямь не хотелось, поэтому он просто сказал:
– Дорога чертовски трудная, ты знаешь.
– Я умею водить. Дай мне ключи.
– Ладно. – Он отдал ей ключи. Они сели в машину и покатили на юг. Сразу же за городской чертой дорога снова пошла вверх и принялась виться змеей среди гор.
Сидя на пассажирском месте, Грофилд задумчиво смотрел в ветровое стекло и следил за небом, становившимся все синее, и за грязно-белым капотом «датсуна», который рыскал туда-сюда, повторяя изгибы извилистой, как штопор, дороги. Грофилд не очень усердно предавался размышлениям, расслабился, и боль в плече пошла на убыль.
Вдруг Элли резко нажала на тормоз, и Грофилд очнулся от полусна-полузабытья. Он поднял глаза, думая, что путь преградили люди с пистолетами, но увидел вместо них целое стадо черных коз. Они спускались с крутого заросшего склона слева, пересекали дорогу, а потом сползали вниз с другого крутого склона справа. Двое молодых конных пастухов в белых рубахах и брюках, темных серапе и соломенных шляпах, похожих на сомбреро, только с полями поуже, сновали взад-вперед по дороге слева и справа от стада, не давая козам разбредаться.
Грофилд посмотрел на них, посмотрел на коз, посмотрел на едва заметную тропу, по которой те шли, и щелкнул пальцами.
– Элли, – сказал он, – если ты говоришь по-испански, мы спасены.
– Только в пределах школьной программы. А что?
– Спроси парней, за сколько они продадут своих лошадей.
– Что?!
– Лошади, лошади. Быстрее, пока они не проехали.
– Но зачем нам нужны…
– Сейчас не время, дорогая. Сначала, рог favor. спроси их, сколько они хотят за своих лошадей.
– Ну…
Они вылезли из машины, и Элли на ломаном испанском обратилась к всаднику, ехавшему вдоль ближнего фланга стада. Сначала пастух впал в замешательство, но потом объявил, что лошади не продаются.
– Скажи ему, что деньги американские, – попросил ее Грофилд. – По сто долларов за каждую лошадь, отличными десятидолларовыми банкнотами.
Элли перевела. Всадник, казалось, заколебался, тогда Грофилд вернулся к машине, открыл чемодан, взял деньги и, подойдя, показал их пастуху.
Всаднику было не больше двадцати, а его напарнику на другой стороне дороги и того меньше. Вид зелененьких произвел на него впечатление и заставил задуматься, но и только. Когда Грофилд увидел, что денег мало, он сходил к машине, взял еще сто долларов и с помощью Элли сообщил пастухам, что поднимает до ста пятидесяти долларов за каждую лошадь.
Козы остановились и разразились громким «м-е-е-е», робко топчась на дороге. Всадники над ними быстро тараторили друг с другом по-испански, который, очевидно, был не только выше козьего разумения, но и непонятен Элли. Потом они выдвинули встречное предложение: сто пятьдесят долларов за одну лошадь.
Но Грофилд покачал головой.
– Две лошади или ничего. Скажи им.
Элли перевела. Снова последовало торопливое совещание. Оба задумались, а когда Грофилд заметил, что они искоса поглядывают, не пойдет ли он опять к машине за деньгами, ему стало ясно, что сделка состоялась. Демонстративно сунув стопку денег в карман, он громко сказал Элли:
– Ну, ничего не выйдет. Да и ладно. – Он махнул рукой, как бы говоря, что передумал и решил бросить торги.
Тогда ближайший к ним всадник снова заговорил с Элли, и она перевела его слова:
– Он говорит, что за седла и одеяла придется платить дополнительно.
– Еще пятьдесят долларов за все.
Она передала его слова, и весь мир вдруг превратился в улыбки и кивающие головы. Грофилд принес остальные деньги, всадники спешились, и все пожали друг другу руки. Всадники, низведенные до положения пешеходов, снова погнали своих коз, а Элли и Грофилд так и стояли, держа лошадей за веревки.
– Ну, – сказала Элли, – теперь у нас две лошади. Как раз то, о чем я всегда так мечтала.
Грофилд вскочил в седло с сияющей улыбкой до ушей, как на рекламе сигарет. Лошадь почувствовала незнакомого седока, заволновалась, но Грофилд сказал:
«Тпру, малыш» – и принялся повторять иные уместные в таких обстоятельствах выражения из вестернов, и животина успокоилась.
– Дай мне поводья своей лошади, – сказал Грофилд Элли. – А сама поезжай за нами в машине.
– Это же надо, а? – ответила Элли. – А я забыла в Филадельфии свой фотоаппарат.
Глава 2
Самое интересное заключалось в том, что здесь жили люди. Они проводили тут дни и ночи – в горах, через которые цивилизация с горем пополам ухитрилась проложить одну-единственную двухрядную дорогу. Она извивалась, ломалась, корчилась и грозила того и гляди прекратить существование. Едущий по этой дороге автомобилист мог утратить строгость мышления и предположить, что окружающие его горы недоступны и негостеприимны не только для него, но и для всех остальных людей. Однако это было весьма далеко от истины.