— Мне жаль, что…
Грофилд быстро перебил ее:
— Насколько я понимаю, единственная причина, по которой ваши дружки оставили нас одних, заключается в их желании послушать, о чем мы будем говорить.
Она вытаращила глаза и посмотрела на одну из боковых дверей.
— Вы думаете? Но зачем?
— Чтобы выяснить, каким боком я тут замешан, были ли мы знакомы прежде. Теперь вы готовы рассказать мне правду?
Девушка заколебалась, кусая нижнюю губу. Наконец она сказала:
— Нет, не могу. Жаль, я ведь ваша должница, но…
— И еще какая должница, золотко.
— Я знаю. Поверьте мне, я даже не могу выразить, как мне жаль.
— Вы не можете рассказать мне ничего полезного, так?
— Нет. Я просто не могу, вот и все.
Грофилд сказал:
— Но ведь есть место, где вам надо быть до пятницы. Или в пятницу.
— Да. В пятницу, да.
— И это то самое место, которое вы назвали прежде?
— Акапулько — да. — Она увидела, как он бросил взгляд на дверь, и сказала:
— О-о, они об этом знают. Потому-то и держат. Они выпустят нас обоих в субботу, я уверена, что выпустят.
— Не знаю, могу ли я ждать, — возразил Грофилд.
— А я знаю, что не могу ждать. Но что поделаешь? — И она снова принялась вышагивать по комнате, сделав бешеные глаза.
Грофилд погрузился в безмолвие. По нескольким причинам. Во-первых, он боялся, что она в любую минуту допустит промашку и ляпнет что-нибудь о деньгах. Во-вторых, ему нужно было время, чтобы как следует обмозговать, куда он угодил и что нужно сделать, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте.
Сейчас ему были ненавистны слабость собственного тела, его оцепенение и неуклюжесть. Он сроду не болел, он всегда пребывал в отличной форме, поскольку актерская работа требовала навыков фехтовальщика, акробата, наездника и исполнителя бальных танцев, так что он в любое время мог сыграть какую-нибудь роль в «Пленнике Зенды». В любое время, но только не сейчас, хотя именно сейчас охотнее всего и сделал бы это.
Вдобавок ко всему, как будто рана сама по себе уже не была достаточным препятствием, он еще и оказался на чужом поле. Прежде он никогда не бывал в Мексике, у него не было туристической визы, он не владел языком. Кроме той одежды, что была на нем, и набитого деньгами чемодана, у него не было никакого багажа, ему совсем нечего было надеть. Он не имел ни оружия, ни связей, ни друзей среди местных и не мог обратиться ни в мексиканскую полицию, ни в американское посольство.
Чем больше он об этом думал, тем сильнее склонялся к мысли, что без помощи этой девушки ему не обойтись. Она втянула его в переделку, из которой ему в одиночку не выпутаться, так пусть теперь порадеет за него и вытащит из этого дерьма.
Она все расхаживала по комнате, вид у нее был испуганный и сосредоточенный. Грофилд сказал:
— Подойдите сюда.
Она остановилась, испугавшись на мгновение, потом сообразила и подошла к нему, но не слишком близко. Он раздраженно взмахнул рукой, веля ей сесть рядом на кровать. На лице у нее появилось выражение недоверия, но Грофилд окинул ее неприязненным взглядом, давая понять, что она неверно толкует его намерения.
Она сказала: «Что?..» — но Грофилд оборвал ее резким жестом, который, очевидно, означал: «Заткнись».
Когда она наконец села, рука об руку с ним, и вытянула ноги на голом матраце, последовав примеру Грофилда, он прошептал:
— Вот так мы можем поговорить о своем. Поняли?
— Простите, — прошептала она в ответ. — Я не сразу сообразила, я подумала о другом.
— Уж слишком вы часто извиняетесь, а? Ладно, ничего, просто слушайте. У нас с вами общие чаяния. Она энергично кивнула.
— Так что мы поможем друг другу, — прошептал он. — Вы поможете мне улизнуть отсюда и вернуть мой чемодан. Я помогу вам добраться до Акапулько в пятницу.
— Идет, — сказала она, возможно, чересчур поспешно.
Грофилд посмотрел на нее, она была милой и невинной, как десятилетняя монашенка. Приманка для единорога. Но в глубине души, за зеркалом этих глаз, по убеждению Грофилда, она уже размышляла, как бы ей кинуть его при первом удобном случае и удрать, не важно, с деньгами или без.
Ну, черт побери! Придется обходиться тем, что есть. Грофилд прошептал:
— Как насчет бумаг? Вы в стране на законном основании?
— Разумеется. — Она казалась искренне удивленной, до того удивленной, что едва не ответила в полный голос.
— Ш-ш-ш! Потише.
— Простите. Я…
— Простите? Опять «простите»?