Девушка вынула нож из груди Данило. Он падая на пол и захлебываясь кровью, которая потекла у него изо рта, пытался руками схватиться за нее, но те словно соскальзывали с девичьего стана.
— Жаль, алтаря рядом нет, — произнесла она голосом, лишённым человеческого тепла. — Было бы достойным подношением моему спасителю.
Данило с хрипом рухнул на пол. Его глаза, ещё полные ужаса, устремились на неё.
— Да, эти губы больше не обманут ни одну девушку, — прошептала Тома и стала водить лезвием по его лицу, вычерчивая непонятные символы, которые вдруг стали вспыхивать у нее в памяти. Она не знала, что делает, но понимала, что так надо. Томира каким-то образом чувствовала, что парень все еще жив, но на грани между мирами.
Вдруг из него стала выходить какая-то едва мерцающая сущность.
— Неужели даже у такой падали как ты есть душа? — искренне удивилась девушка, рассматривая полупрозрачного Данило, который с мольбой продолжал молча на нее смотреть.
— Еще пара штрихов, не отвлекай, — Томира поняла, что ее забавляет происходящее, когда стала вычерчивать кончиком ножа рунические символы уже на ладонях тела.
Вдруг душа парня стала словно скукоживаться и вытягиваться нитью, стремясь к ее второй руке. А точнее к браслету Богдана, который надела на себя Тома еще в лесу. Впитавшись в него, душа последний раз блеснула став одним из листиков на ритуальном украшении.
— О-о-о… Это даже мило, не находишь? — сказала она глядя в пустые глаза Данило, которые уже не выражали никаких эмоций и не пылали жизнью.
— Твой долг оплачен!
Часть 11
Возвращение к башне было странным. Томира шла по лесу, где ночь постепенно уступала место рассвету. Лёгкий туман стелился над землёй, окутывая деревья, будто природа пыталась скрыть её от мира. Сердце всё ещё билось учащённо, а в голове не утихали отголоски свершённого. Она ощущала странное удовольствие, почти эйфорию. Данило больше не существовал.
Каждый шаг по мягкой земле отзывался в её теле, как эхо в пустом зале. Она слышала всё: как росы скатывались с листьев, как трескались старые ветки под её ногами, как едва заметный ветер обнимал каждую травинку. Лес больше не был просто фоном. Он жил, дышал вместе с ней. Её собственное дыхание смешивалось с его, создавая единое ритмичное звучание.
Когда Томира добралась до башни, её встретил привычный вид костра. Огонь горел ровно, отражаясь в окружении, а рядом на бревне, словно никогда и не уходил, сидел Ярило. Он, казалось, не замечал приближения рассвета. Перед ним стояла большая корзина с дарами: хлеб, яблоки, горшки с мёдом и даже цветы. Бог неторопливо чистил яблоко, тонкие полоски кожуры спиралью падали к его ногам. Очень близко, буквально касаясь высоких сапог, пробегали ёжики, утаскивая кожуру. Один из них остановился, посмотрел на Томиру блестящими глазами, словно признал её, а затем поспешил догнать своих собратьев.
— Ты вернулась, — сказал Ярило, не поднимая глаз. Его голос был спокоен, лишён удивления или осуждения.
Томира подошла ближе и опустилась на колени напротив него. Её руки всё ещё были в крови Данило, но она этого не замечала, бессознательно перебирая мелкие веточки и листья. Лишь странная улыбка не сходила с её лица.
— Я сделала это, — произнесла она почти шёпотом, но в голосе звучала гордость.
— Да, я знаю, — ответил он, наконец взглянув на неё. — Ты довольна?
Томира замерла, пытаясь понять свои чувства. Она не могла назвать это радостью, но что-то внутри обрело долгожданное успокоение.
— Не совсем, — сказала она, глядя в костёр. — Но теперь он получил то, что заслуживал.
Ярило тихо усмехнулся и продолжил чистить яблоко.
— Дело в том, что ты сделала своего убивцу сосредоточением истинного зла, Томира. Но это не так, — промолвил он спокойно, словно говорил с ребёнком. — Истинного зла не существует.
Томира нахмурилась. В его словах была насмешка, от которой ей стало неприятно.
— Как это не существует зла? — возразила она. — А убийцы, преступники, предатели? Что-то же движет ими. Разве это не зло?
В её мыслях начал формироваться образ чудовищного существа с уродливыми чертами, напоминающими человека.
Бог аккуратно отрезал дольку яблока и отправил её в рот, жуя с таким спокойствием, словно обсуждал что-то незначительное.