Байматов, совершенно по-звериному оскалившись, делает шаг вперед и упирается здоровенной своей ладонью в стену у моей головы, запирая таким образом меня в ловушку.
Я тут же теряю смелость и дыхание.
Прижимаюсь сильней спиной к стене, словно врасти в нее пытаясь, смотрю на Данияра и изо всех сил надеюсь, что ему не виден испуг, который испытываю сейчас.
На таком ничтожном расстоянии Байматов кажется чудовищно огромным. Он закрывает собой весь мир, и все вокруг темнеет. И его глаза сейчас тоже — темные-темные. И страшноватые.
Что ему надо?
Что он делать собирается, Всевышний?
С ума совсем сошел?
А вдруг кто-то попадет в этот закуток и увидит нас в таком скандальном положении?
— Ты выбирала соблазнительный ракурс… — Байматов, которому, похоже, вообще плевать на то, насколько он меня и себя компрометирует, наклоняется еще ниже и хрипит мне на ухо, оглушая, — и не фотографировала платье… Или это украшение на голове… А свое тело. Голую кожу. Взгляд из-под ресниц. Такое не шлют подругам…
Всевышний…
Мне становится жарко до ужаса.
Сколько времени он тут провел, наблюдая за мной?
— Только мужчине. Постороннему. Потому что ты — свободная, не просватанная девушка. А, значит, все мужчины для тебя — посторонние. Ты же — честная девушка? Да?
Последнее его “да” — настолько тихое и горячее, что мне кожу шеи у уха опаляет. Не могу пошевелиться, словно загипнотизированная! Словно меня обвивает кольцами огромный хищный змей. Горячий, как само пекло!
Не выдержав напора, упираю обе руки в грудь Данияра. И ощущаю, как он вздрагивает от моего прикосновения, словно я не кулаками в его рубашку уперлась, а открытыми ладонями — голую грудь тронула.
Мгновенная картинка этого возможного происшествия перед глазами — стоп-кадром, ярким и болезненным.
У него в распахнутом вороте рубашки видно, что грудь волосатая. Чуть-чуть совсем заметно, но можно представить…
О-о-о, Всевышний! Не буду представлять! Не буду!
А Данияр неожиданно перехватывает одну мою руку, ту самую, в которой я до сих пор телефон сжимаю, не позволяя убрать ее, спрятать обратно за спину, и шепчет, напряженно и лихорадочно глядя мне в глаза:
— Отправь мне это фото, Мадина.
— Что? — не верю я своим ушам, а взгляда не могу оторвать от его темных горячих пальцах, забравших в плен мою ладонь с телефоном. Это огненное прикосновение! Жжет! — Нет… Нет-нет-нет… Ты — посторонний… Сам же говорил, что нельзя… Приличной девушке…
Я несу бред, и это ничем не оправдано, кроме моего глубочайшего шока от самой ситуации.
Я не понимаю, что происходит. Верней, понимаю! Конечно, понимаю! Не не верю!
— А я не буду посторонним для тебя, Мадина, — серьезно и настойчиво говорит Байматов, — уже сегодня не буду.
— Что? — а вот этого я решительно не хочу понимать и слышать!
Ужас с такой силой накрывает мою бедную, ставшую совсем шальной голову, что я не выдерживаю напряжения, а вот силы откуда-то появляются.
По крайней мере, я пытаюсь сопротивляться, толкаю в грудь Байматова и каким-то образом умудряюсь освободиться из ловушки его тела!
Не теряя времени, подхватываю подол и бегу прочь, на свет, к людям, словно несчастная принцесса, похищенная чудовищем и нашедшая путь к свободе, бежит из его жуткой пещеры.
В голове — полный бедлам, сжимаю до хруста несчастный телефон с так и не отправленной фотографией, а в ушах — тихое и решительное: “Не буду посторонним для тебя”.
Что он имел в виду?
Всевышний!
Только не то, что я подумала!
Только не это!
_______________________________
Девочки, чуть-чуть офигенной и растерянной Мадинки нам) Нам с Машей нравится и анимэшка, и не анимэшка! Безумно красиво получилось!
И офигенного Данияра, куда же без него))))
Глава 7. Только не это!
Я возвращаюсь в зал и ищу маму среди женщин. Она всё ещё разговаривает со своей подругой. Мама чувствует себя здесь как рыба в воде. Я, наоборот, будто аквариумная — в бескрайнем океане.
Подхожу ближе и тихо беру её под руку.
— Ой, доченька, — мама поворачивается ко мне, глаза её светятся теплотой. Но взгляд быстро меняется на встревоженный. — Ты чего такая? Руки... как лёд.
Она обхватывает мои пальцы обеими ладонями.
— Всё нормально?
Я киваю быстро, даже слишком.
— Да, мам, просто прохладно. Тут же кондиционер работает на максимум.