— Ты прямо как будущий медик говоришь, — улыбаюсь я.
— А кто ж еще? — удивляется Алина, — конечно, медик! Я тебе говорила, что летом буду практиковаться у папы?
— Ого-о-о! — уважительно тяну я.
Папа Алины — заведующий терапевтическим отделением в одной из больниц города.
— Да, — кивает Алина, сияя счастливой улыбкой и становясь невероятно хорошенькой, прямо восточная красавица. И платок ей так идет. — Конечно, на полставки, и не в терапии, а в детском. Но я так рада! Очень хочу! А то наши многие уже с первого курса подрабатывают! А меня никуда не пускали. Еле уговорила!
Болтая, мы идем к столику, садимся. Я ем, пью сладкий чай, слушаю болтовню Алины и прямо-таки чувствую, как настроение поднимается. Точно, это просто недостаток сахара… Ну, и Байматов, конечно, тот еще зверь… Взгляд такой… Бр-р-р…
Отмечаю, что теперь произошедшее вспоминается уже без тягостного ужасного ощущения давления, успокаиваюсь еще больше.
А потом телефон светится входящим от Натана.
— Привет! — радостно выдыхаю я в трубку.
— Привет, малышка, — теплый голос Натана согревает бальзамом по душе. Так нежно… До слез. — Прости, у нас была лекция у Меркулова. А он, сама знаешь…
— Да-а-а… — тяну я, не сдерживая счастливую улыбку. Алина наблюдает за мной, тоже улыбается, явно радуясь, что мое настроение улучшилось. — Боже… Я даже по этому упырю скучаю!
— Эй, малышка, я начинаю ревновать! — Смеется Натан. — Ты только по мне должна скучать! Скучаешь?
— Конечно! — Я ловлю любопытный взгляд Алины, понижаю голос. — Но мне неудобно говорить…
— Тогда напиши мне, как ты скучаешь… — голос Натана становится ниже и чувственней, — а лучше… Пришли фото.
— Сейчас не могу. Я в столовой.
— Тогда потом, хорошо? Перед сном. Пришлешь?
Ох… Этот тон… У меня мурашки по коже скачут! И щеки краснеют.
В этот момент замечаю, что Алина уже не улыбается, а смотрит куда-то поверх моей головы, разворачиваюсь резко и замираю: прямо напротив, на расстоянии вытянутой руки, стоит Байматов. В руках у него телефон, но он не смотрит на экран. Только на меня смотрит.
И столько яростного недовольства в его взгляде, что мне становится не по себе. Мурашки колючие сразу по плечам бегут, и мне хочется обхватить себя руками.
— Помнишь, как ты мне присылала? — урчит в трубку Натан, но я уже не слышу его, настолько в шоке от ситуации. — Глаза… Губки… Помнишь?
Мне становится одновременно жарко и холодно, от двусмысленности положения. Я смотрю на парня и одновременно ласково и на грани фривольности общаюсь по телефону с другим! Это просто верх разврата!
А если Байматов что-то услышал?
— Малыш… — продолжает Натан, и в другое время я бы краснела, бледнела и горела от смущения и непонятного, острого возбуждения, которое всегда приносил его голос, но сейчас… Сейчас у меня куда более яркие эмоции! И куда более запретные!
— Прости… Я должна бежать… Перезвоню.
Я поспешно отключаюсь и также поспешно отворачиваюсь.
— Всевышний… — шепчет испуганно Алина, — я не поняла, это что было такое?
— Он стоит еще? — едва шевеля губами, спрашиваю я.
Хотя, чего спрашивать?
И без того все прекрасно ощущаю! Затылком буквально! Аж мелкие волоски на шее дыбом встают.
А Байматов так и стоит! Смотрит!
Ужас какой!
Алина кивает. Глаза ее, темные влажные маслины, становятся еще больше.
Она смотрит за мою спину!
Что там происходит???
Я снова хочу обернуться, хоть и страшно до ужаса почему-то, но в этот момент ощущаю Байматова прямо рядом! Он касается моего плеча, вскользь, наклоняется… Что он хочет?..
— Сумка твоя… — хриплый жесткий голос раздается прямо возле уха. Словно звериный рык за спиной. И дыхание хищника, готового вцепиться в холку своей добычи… — упала.
В полном шоке смотрю сначала на сумку, действительно свалившуюся со спинки стула и теперь возвращенную на сиденье соседнего, затем поднимаю взгляд выше — вскользь по мускулистой смуглой руке с ярко выраженными венами. Явно этот парень много занимается спортом… Затем — еще выше — к широченной груди, обтянутой футболкой. И торможу на серьезном лице, только сейчас, впервые, рассматривая пристально Данияра Байматова.
Он… Хищный. Вот правильное слово. Хищный. Лицо воина, такие в нашем народе в древности высекали на чеканках, восхваляющих вождей и героев. Мужественные черты, сжатые сурово губы, небритость. И темный, властный взгляд.
Он вообще не юноша уже, хоть и учится на последнем курсе.
Он — мужчина.