— Ну что ж. Такие люди, как вы, обычно бывают фаталистами. Может, предоставим судьбе решить этот вопрос? Сыграем на вашу душу в карты? Или, если хотите, бросим кости? А то, монет быть, — в шахматы? Хотя нет, в шахматы я вам не рекомендовал бы. В них у вас ни малейшего шанса выиграть у меня. Так что — лучше всего кости.
— Увольте, уважаемый Марлен Евграфович, увольте. При всем моём к вам уважении и при всей моей к Вам признательности — ну никак не могу. Считайте, что мне моя душа дорога как драгоценный сувенир, доставшийся от родителей. Давайте-ка лучше о чем-нибудь другом поговорим. Кстати, не поделитесь ли опытом, сами-то вы как свою душу запродали? История, думается мне, была интересная и в высшей степени неординарная. И — клянусь услышанное останется между нами.
— Ну что ж, Серёжа, — вздохнул Марлен Евграфович, — и беседа у нас с Вами интересная, и человек Вы приятный. К тому же, честно говоря, иногда и поисповедвоватъся хочется. Облегчить погубленную душу. Так что грех не выполнить Вашу просьбу. Еще но рюмашке — и извольте историю моего грехопадения.
В прежние годы каждый свой отпуск проводил я в туристических походах. Как правило — без жены. И не один, а с друзьями, такими же любителями путешествий, как и я.
Так вот, лет двадцать с небольшим тому назад договорились мы не забираться куда-нибудь к чёрту на кулички, а провести время в нашей средней полосе. Оговорили маршрут, обязанности и вклад каждого. К сожалению, не все выходили в отпуск одновременно. В результате было решено, что те из нас, кто уже свободен, выезжают первыми и ждут остальных в небольшой деревушке в Смоленской области, где проживал дальний родственник одной приятной дамы из нашей компании. Таким образом, место сбора было определено, равно как и день отправления в поход. Поэтому каждой имел возможность добираться к месту сбора когда и как ему было удобно.
Мы с приятелем, которого звали Равшаном, решили провести на свежем воздухе побольше времени и отправились в деревню приблизительно за педелю. Были мы изрядно загружены — палатка, рыболовные спасти, топорики и неизбежные рюкзаки.
Был конец июля. Не помню уж по какой причине, но мы не смогли выехать, как это предполагалось, ранним утром. И в результате на нужную нам железнодорожную станцию прибыли лишь часам к шести вечера. Солнце стояло ещё достаточно высоко, но жара уже спадала, так что предстоящий путь к пункту сбора казался не таким уж неприятным. И это несмотря на то, что от нужной нам деревушки нас отделяло около полусотни километров.
Убедившись, что ближайшего автобуса в нашем направлении придётся ожидать более полутора часов, мы принялись «голосовать». Как обычно случается в подобных случаях, все машины шли в это время почему-то куда угодно, только не туда, куда нам было нужно. Впрочем, это не особенно портило нам настроение — всё равно ждать автобуса.
В конце концов шофер очередного «газона» согласился подбросить нас почти что до нужной нам деревушки. «Останется что-нибудь километров восемь. А там вас кто-нибудь подвезёт», — уверенно пообещал он. Забросив вещи в кузов, мы уселись в тесную кабину, поело чего началось наше путешествие по пыльным и разбитым колхозным дорогам. Словоохотливый шофёр расказывал о местных проблемах, о вредном начальстве, о своем желании съездить во время отпуска в Москву, о надоевшей жаре и о грозе, обещанной гидрометеоцентром на сегодня. Так, за разговорами и прошло незаметно наше путешествие до той развилки, от которой нам предстояло уже без него добираться до цели нашего путешествия. Ситуация осложнялась тем, что высадили нас не на той дороге, по которой курсировал автобус. Но шофёр заверил, засовывая в карман полученные за проезд деньги, что беспокоиться нечего: «Машины здесь холят. Вы потихонечку пилите себе по той вон дороге. А как кто догонять будет, услышите. Так что обязательно вас подбросят».
Попрощавшись с водителем, мы поплелись по просёлку. Судя по его состоянию, машины ходили тут не уж и часто. И ко всему прочему, на небе стали собираться тучки, напоминая об обещаниях метеоцентра. Хотя с точки зрения видов на урожай дождь скорее всего был просто необходим, в нашей ситуации было бы лучше обойтись без него.
Вскоре мы дошли до развилки. Шофёр ничего не говорил нам о ней. После непродолжительной дискуссии, в которой недобрым словом поминались также и родственники шофёра по женской линии, мы оба пришли к выводу, что лучше идти вправо — дорога здесь производила впечатление более наезженной. После первой развилки нас ожидала вторая, а затем и третья. И каждый раз мы шли туда, где — как нам казалось — чаще ходили машины.
Прошло уже более часа, но пока ещё мы не видели на пути ни одной встречной или попутной машины. А небо меж тем стало совсем темным. Было душно. Ни дуновения ветерка. Все предвещало скорую грозу. Нужно было подумать о каком-нибудь убежище. И вдруг — о счастье! — невдалеке от дороги за редкими деревьями стали просматриваться контуры большого дома. Не сговариваясь, мы молча устремились к нему. Увы, вскоре стало очевидно, что мы скорее всего наткнулись на остатки старинной помещичьей усадьбы, длительное время использовавшейся не по назначению. Двухэтажный кирпичный дом был частично разрушен, и лишь его правый флигель сохранял остатки крыши. В любом случае представлялось более целесообразным переждать надвигающуюся грозу под навесом, нежели доставать ветровки и сапоги или разбивать в спешке палатку. A посему мы прибавили шагу и вскоре уже поднимались по ступенькам к косо висевшей на одной петле обитой жестью двери. Вошли. Сразу за порогом обнаружилось что-то вроде небольшого холла, из которого вглубь флигеля вел коридор. К нашему удивлению, несмотря па соседство дороги, в помещении не было никаких обычных в подобных случаях неприятных запахов. Пол был покрыт толстым слоем пыли. Та же пыль покрывала и остатки стоящего в углу письменного стола и пару деревянных ящиков, заменявших, видимо, кому-то здесь стулья. Как ни странно, и на стенах отсутствовали скабрёзные надписи и рисунки. Иными словами — создавалось впечатление, что под крышу этого дома никто не заглядывал по крайней мере в течение нескольких дет.
Бросив свою поклажу на ящики, ми прошли дальше. Флигель явно неоднократно перестраивали. Справа вдоль коридора располагался ряд дверей, слева — стена со следами заделанных окон. Равшан приоткрыл одну из дверей. В комнате царила темнота. Приятель мой чиркнул спичкой, слабый свет которой осветил пустое узкое помещение без окон. Скорее всего, в недавние времена здесь было что-то вроде склада. В конце коридора чуть брезжило забранное решёткой окошко. И здесь, как странно, не пахло ничем, кроме пыли.
Мы вернулись к нашим вещам. В сумерках временами полыхали сполохи далеких зарниц. Громче и громче звучали раскаты грома. Гроза приближалась. Судя по всему, самым разумным в нашем положении было провести ночь в этих стенах. А потому вы быстренько наломали веток и подмели полы. При этом обнаружилось, что они повсюду были цементными.
Меж тем гроза со всем неистовством обрушилась на наше убежище. Чтобы ни спать в воде, нам пришлось поднатужиться и закрыть входную дверь. К счастью, в оконный проем капли дождя не попадали. Достав походную бензиновую плитку, мы быстренько сообразили себе ужин. А так Как время было ранним и спать ещё не хотелось, то после непродолжительных колебаний достали бутылочку азербайджанского коньяка. За беседой и коньяком время потекло быстрее и приятнее, и когда гроза стала утихать, а бутылка опустела, мы были уже в прекрасном настроении и начали раскладывать свои спальные мешки.
Мне снилось, будто я лежу, загорая, на берегу моря. Вдруг земля начинает подо мной колебаться. Мне становится страшно — конечно же, это землетрясение. Я понимаю, что сейчас поднимутся огромные волны, которые смоют меня в море. Охвативший меня испуг столь силён, что я не в силах пошевелиться. И вдруг я ощущаю боль. Что это? Ах да, это же с гор катятся камни. Вот ещё несколько камней угодило в меня. Но ведь над пляжем нависают скалы! Еще несколько толчков и они обрушатся на пляж, па меня… Ну вот, теперь уже довольно большой камень угодил мне в бок. До чего ж больно! Нужно бежать. Однако я никак не могу преодолеть своё оцепенение. А люди кричат: «Встать! Встать, тебе говорят!» Интересно, почему они не думают о себе? Почему обращаются лишь ко мне?