Чекко прикусил губу, но наконец решился на признание:
— Приверженцы любви задумали какое-то большое дело.
— У нас во Флоренции? Что именно?
Сиенец стал озираться по сторонам, словно опасаясь, что их может кто-то подслушать. Потом он, кажется, справился со страхом, и к нему вернулась его обычная наглость.
— Это все деньги, друг мой. Наверняка — деньги. Из-за денег я с ними и связался. Из-за чего же еще? Приверженцы ищут кучу денег, спрятанных Фридрихом, мир праху его! И если мы найдем это сокровище, я наконец отправлю ко всем чертям своего папашу!
— Опять Фридрих! — раздраженно воскликнул Данте. — Все твердят о нем так, словно его призрак вернулся и расхаживает по земле. О мертвецах должно говорить с почтением, а вы никак не можете оставить его в покое и мошенничаете, прикрываясь его именем! Выкладывай, что вы там задумали?
— Замысел очень непрост, — покачав головой, ответил Чекко. — Уже сплетена целая паутина. Каждый из нас знаком только с тем, что должен выполнить сам. Полностью же план известен только Первейшему. Но я понял, что приверженцы любви действительно ищут сокровища императора. А я уж постараюсь отхватить кусок побольше. Ты не представляешь, как мне нужны деньги…
Я и с тобой щедро поделюсь, если ты мне поможешь… Как тогда — при Кампальдино! — добавил он и хлопнул Данте по плечу, но тот раздраженно отбросил его руку.
— А кто теперь Первейший среди приверженцев любви?
— Очень долго им был наш друг Гвидо Кавальканти. Наверное, он был бы им и сейчас, не изгони ты его из Флоренции, — с кислой миной ответил Чекко. — А теперь командует кто-то еще поважнее. Больше я ничего не знаю, но в этом — уверен.
Данте сжал руками виски. Куски головоломки кружились у него в мозгу, как обезумевшие ночные бабочки вокруг огня.
— А еще я слышал, что они собираются отомстить за убийство императора, — добавил Чекко.
— За его убийство? — переспросил поэт, тут же вспомнив слова Бернардо. — Значит, и приверженцы думают, что императора убили?
— У нас говорят о яде и о лекаре императора.
— А как этот лекарь умудрился отравить императора?
— А вот этого никто не знает, — пожал плечами Чекко.
Данте поморщился. Опять никто ничего не может объяснить!
анте перешел не мощеную площадь рядом с Сан Пьеро, вокруг которой до сих пор стояли обломки домов гибеллинов, разрушенных после их поражения в 1266 году. Часть стен этих домов уже вошла в состав сооружаемого нового Дворца Приоров с его высоченной башней. Тем временем конторы городской управы размещались неподалеку в нанятых специально с этой целью маленьких домиках.
Секретарь городской управы проживал в одном из них в начале Рыночной улицы. Его контора находилась на втором этаже. На первом же хранились городские архивы. Там покоились связки актов и указов, а также протоколы бесчисленных совещаний.
— Здравствуйте, мессир Дуччо! — приветствовал секретаря Данте.
Бросившийся ему навстречу лысый человечек почтительно поклонился и отложил в сторону пачку листов, которые подшивал.
— Чем могу служить?
— Вы знаете все, что творится в этом городе. Кто продает, а кто покупает, как и чем занимается.
Секретарь с довольным видом зажмурился и ухмыльнулся.
— Вы любезно преувеличиваете мою осведомленность. Гильдии с их системой регистров гораздо осведомленнее меня. Хотя я, конечно, и фиксирую в общих чертах все происходящее… Так я помогаю взимать налоги, — подмигнув поэту, пояснил Дуччо. — Ведь торговцы только и думают о том, как бы уклониться от их уплаты.
Оглядевшись по сторонам, Данте убедился в том, что комната секретаря обставлена очень скромно странной мебелью совершенно непонятного происхождения. В качестве письменного стола Дуччо, использовал переделанный церковный пюпитр. Стулья в комнате тоже были совершенно разношерстные. И эти скромные помещения хранили в себе память обо всем происходившем во Флоренции.
— Что вам известно, мессир Дуччо, о некоем ученом по имени Арриго из Ези, с некоторых пор проживающем у нас в городе?
Секретарь закатил глаза с таким видом, словно узрел на потолке нечто невероятно интересное. Потом он зажмурился и стал повторять одними губами имя философа. Поэту показалось, что Дуччо мысленно листает страницы хранящегося у него в голове архива.
— Арриго из Ези. Да. Он философ, — через некоторое время пробормотал секретарь, — и не очень давно прибыл к нам со стороны Франции. У него с собой почти ничего не было, и он заплатил лишь маленькую пошлину за имевшиеся при нем книги и писчую бумагу. Он попросился в приют доминиканцев при церкви Санта Мария Новелла. Взамен он время от времени дает уроки в доминиканской школе.