Отлично.
Пользуясь клубами пыли, поднимаемыми лошадьми, плавно приседаю, снова на всякий случай делая вид, что непокорный шнурок всё никак не хочет завязываться, и, выгнувшись, кончиками пальцев срываю ближайшую веточку белых бутончиков.
Ура!
Повторив тот же трюк с обозом, возвращаюсь на свою сторону дороги и плавным шагом без резких движений быстро догоняю брата.
- Смотри, - едва заметно улыбаясь, закатываю почти черный рукав когда-то светлой рубашки и показываю яркий зеленый стебель.
На лице Бруно мелькает улыбка, и я понимаю, что за эту улыбку готова оборвать хоть всё это поле.
Стебель аккуратно перекачивал в ладонь брата, но даже единственный любимый цветок не мог избавить его от усталости.
- Гретэль, я больше не могу, - тихо шепчет он еще два часа спустя, - я вот-вот упаду, меня ноги не слушаются.
- Обопрись на меня, - шепчу в ответ, стараясь не замечать, что и сама рискую упасть с каждым новым шагом. Но падать нельзя.
Бруно, и так почти висевший на моей руке, повис на ней еще сильнее, и я, сцепив зубы, трижды запретила себе шататься.
- Ничего, - шепчу, - вот придем на новое место и как следует отдохнем.
- Пить хочется, - Бруно не канючит, но лучше бы он ныл как другие дети вокруг, чем вот так спокойно просил.
- Дойдем и обязательно попьем, - снова обещаю, и тут же едва не задыхаюсь от страха, когда колени брата подгибаются, и лишь в последний момент неизвестно откуда взявшимися силами я успеваю его подхватить.
– Ничего-ничего, - улыбаюсь сквозь жгучий страх, - давай ты у меня на спине покатаешься, ладно?
Бруно кивает и я, напрочь игнорируя черные круги перед глазами, подсаживаю его себе на спину. Убить нас, конечно, не убьют, но могут признать непригодными к работе и разделить, поэтому падать никому из нас категорически нельзя.
- Сворачиваем! – кричит всего через несколько минут главный конвоир, и я едва заметно выдыхаю, с трудом поднимая голову и вглядываясь в темноту уже наступившего вечера.
Ряд свежепостроенных двухэтажных бараков, окруженных колючей проволокой, предстал перед глазами и, несмотря на весьма неприглядный вид, вызвал волну радости и облегчения.
Дошли.
- Мы совсем скоро отдохнем, Бруно, - шепчу брату, но тот не отвечает, мерно сопя мне в шею.
Ну и к лучшему. Кто знает, когда я успею раздобыть нам воды.
- Проходим и занимаем свободные койки, сортировка будет завтра! – орёт кто-то из главных, повелительно указывая рукой на мрачные дома, сейчас казавшиеся лучшим пристанищем на свете.
Снова сцепив и без того сцепленные зубы, ускоряю шаг, чтобы занять самые выгодные места где-нибудь в отдалении от входа и глаз проверяющих, но достаточно близко к окнам, чтобы можно было выбираться по своему желанию и таскать что-нибудь у наших захватчиков.
Прохожу на всякий случай несколько домов, борясь с желанием свернуть в ближайший, и останавливаюсь напротив стоящего в глубине более-менее прочного на вид домика.
На опыте рассудив, что «хозяевам» зачастую лень преодолевать расстояния лестниц, а вылезти из окна я если что смогу по выступающей части облицовки, практически вползаю на второй этаж и, уложив Бруно на самую дальнюю из кроватей, падаю рядом без сил.
Встать и разыскать воду я уже не смогла.
***
Утро началось с привычной уже побудки мерзким свистком, с момента звучания которого должна пройти ровно одна минута до того, как мы будем полностью одеты и готовы к выходу. Но в этот раз даже минута мне не требовалась - встать с кровати я смогла всего-то секунд за тридцать и всего лишь с третьей попытки. А собирать нам было нечего - сменную одежду иметь запрещено, не говоря уж о таких совершенно ненужных пленникам, по мнению руководства, вещах как расческа и прочие гигиенические принадлежности.
Оставшиеся тридцать секунд я потратила на то, чтобы разбудить Бруно, спавшего так крепко, что никакие свистки ему были не слышны.
- Мы добрались, да? – сонно спрашивает он меня, едва открыв глаза.