- Не смотри, Бруно, опусти голову, - шепчу, сама повторяя те же действия, - не привлекай внимания, кем бы она ни была.
Брат послушно утыкается взглядом в землю, но зычный голос начальства не дает прошмыгнуть к своему бараку.
- Всем женщинам от пятнадцать до сорока построиться!
В груди похолодело, а руку сжали пальцы Бруно.
- Гретэль, почему…
- Иди в дом, Бруно, - шепчу будто не своим голосом, - иди. Я вернусь как только смогу.
Отправив после недолгого спора постоянно оглядывающегося брата вперед, быстро добегаю до указанной линии построения.
- Почему так мало? – недовольно прищуривается мадам, как только тридцать девушек предстают перед ее взглядом.
- Все, что есть, - виновато разводит руками командир, - молодых женщин редко отправляют на подобный труд, всё больше в прислужницы…
- А если и отправляют, то самых неказистых? – хмыкает аристократка, и в ее голосе неожиданно слышится отчуждение.
Командир не отвечает, лишь показательно отводит глаза. А мадам вдруг плавно шагает вперед, вставая к нам почти вплотную, и начинает цепко вглядываться в наши лица. Одна… вторая… третья…
Быстро размазав грязь по щекам, в который раз опускаю голову, стараясь встать так, чтобы короткие волосы закрыли большую часть лица. Но цепкие пальцы вдруг обхватывают подбородок, заставляя приподнять его, и ясные темно-синие глаза требовательно впиваются в мои.
Не дышу.
Чужой взгляд медленно скользит от моих скул к подбородку, от бровей к губам и наконец снова возвращается к глазам.
- Эту, - звучит приговор, - умойте ее хоть немного и посадите в карету к другим девушкам.
- Мадам, но… - тут же стушевался начальник лагеря, - …нам бы не хотелось проблем…
- Они у вас будут, если вы не исполните мой приказ, - надменная леди блеснула глазами в сторону мужчины, и тот покорно склонился, больше не пытаясь спорить. – Ваша пленница либо вернется утром, либо мой поверенный привезет любую сумму, какую вы скажете. У вас есть пятнадцать минут. Остальные здесь присутствующие дамы меня не интересуют, - женщина развернулась и более ни на кого не глядя, величественным шагом направилась в сторону выхода из лагеря.
- Вперед, - равнодушно толкает меня солдат, подошедший по зову начальника.
Ни жива, ни мертва, я с трудом переставляю ватные ноги, стараясь сосредоточиться только на том, чтобы слезы, скопившиеся в уголках глаз не потекли по грязным щекам, и Бруно, который вот-вот меня увидит, не понял, что я плачу.
Нет, нельзя, я должна быть сильной до конца. Плевать, что меня ждет, главное, вернуться к брату и не напугать его перед долгими часами разлуки.
- Не туда, - вдруг сбивает меня с шага солдат, потянув левее, - к этому дому ближе, - кивает на соседний с нашим барак.
- Но мне нужно к своей умывальне и кровати, - спорю, чувствуя, как страх и апатия сменяются жгучей яростью, - здесь всего на пару сотен метров дальше, пожалуйста, - голос дрожит от едва сдерживаемых эмоций, а интонация весьма далека от покорной мольбы, отзывающейся в пленителях лучше всего. Может быть, именно поэтому ничего не выходит.
- Нет, - звучит безразлично-строгое.
- Пожалуйста, дайте попрощаться с братом, - шепчу.
- Я сказал пошла! – солдат пихает сильнее, и я не выдерживаю.
Резким рывком вырываю свой локоть из цепких пальцев и со всей силы бросаюсь к своему бараку, подгоняемая каким-то усталым отчаянием от понимания, что всё, это наконец случилось. Растерявшийся солдат реагирует не сразу и дает мне фору, за время которой я отдаляюсь достаточно, чтобы успеть добежать до входа, пролететь первый этаж, забраться по лестнице, задыхаясь от резкого бега на вечно голодный желудок, и проскочить к кровати Бруно, который тут же поднялся мне навстречу.
И всё понял.
Его плечи разом опустились, и без того бледное лицо осунулось, резко обозначив скулы и синяки под глазами, губы дернулись, но тут же сжались, и он твердо посмотрел мне в глаза.
- Гретэль, я справлюсь, - говорит мой маленький мужчина, и я не выдерживаю, всхлипываю.
- Я вернусь уже утром, вот увидишь, - обнимая его, шепчу, - а даже если и нет, я все равно приду за тобой, слышишь? Всегда приду, где бы ты ни был.