— Кто-то хочет войти?
Дверь снова зазвенела. Одна из петель поддалась. Даргер поклонился.
— Боюсь, мадам, это ваша гибель.
— Правда? — голубые глаза широко раскрылись, и Глориана неожиданно рассмеялась — Если да, то это чудесная новость. Я уже очень давно молю о смерти.
— Может ли кто-нибудь из созданий Божих действительно молить о смерти? — спросил Даргер, вдруг обнаружив философскую сторону своей натуры. — Я и сам бывал несчастен, тем не менее не заходил так далеко.
— Взгляните на меня! — Где-то вдали с одной стороны тела поднялась и слабо помахала тоненькая ручка, впрочем, не тоньше руки обыкновенной женщины. — Я не Божье создание, а человеческое. Кто променяет десять минут собственной жизни на столетие моей? Кто, живя такой жизнью, не променяет ее на смерть?
Вторая петля оторвалась. Двери начали дрожать. От их металлической поверхности шел жар.
— Даргер, нам надо бежать! — воскликнул Сэрплас. — Ученые разговоры хороши, но не сейчас.
— Ваш друг прав, — произнесла Глориана. — Вон за тем гобеленом есть потайной ход. Идите туда. Приложите руку к левой стене и бегите. Куда бы вы ни шли, держитесь стены, она выведет вас наружу. Вы оба плуты, как я вижу, и, безусловно, заслуживаете наказания, но в моем сердце только дружеские чувства к вам, и ничего больше.
— Мадам... — начал глубоко тронутый Даргер.
— Бегите!
Дверь слетела с петель. Даргер крикнул "Прощайте!", а Сэрплас — "Бежим!", и они ринулись в проход.
К тому времени, как они выбрались наружу, весь Букингемский Лабиринт пылал. Демон, однако, не возник из пламени, и они решили, что, когда модем наконец расплавился, нечестивое существо было вынуждено вернуться туда, откуда появилось.
Когда шлюп отплывал в Кале, небо было багровым от зарева пожара. Опираясь на поручни, Сэрплас покачал головой.
— Какое жуткое зрелище! Не могу отделаться от ощущения, что в какой-то мере несу за это ответственность.
— А, бросьте! — сказал Даргер — Перестаньте печалиться, мы оба теперь богатые люди. Бриллианты леди Памелы позволят нам жить безбедно в течение многих лет. Что же касается Лондона, это далеко не первый пожар, который ему пришлось перенести. И не последний. Жизнь коротка, и давайте веселиться, пока живы.
— Довольно странное высказывание для меланхолика, — удивленно заметил Сэрплас.
— Во времена побед мой разум обращается лицом к солнцу. Не думайте о прошлом, дорогой друг, думайте о блестящем будущем, которое открывается перед нами.
— Ожерелье не представляет собой ценности, — сказал Сэрплас — Теперь, когда у меня появилось время, чтобы изучить его отдельно от смущающего тела леди Памелы, я понял, что это не бриллианты, а их имитация — И он собрался швырнуть ожерелье в воды Темзы.
Но прежде чем он успел это сделать, Даргер перехватил у него бриллианты и принялся внимательно разглядывать. Потом откинул голову и захохотал:
— Попались! Что ж, возможно, это стразы, но тем не менее они выглядят дорого. Мы найдем им применение в Париже.
— Мы собираемся в Париж?
— Ведь мы партнеры, не так ли? Помните старинную поговорку когда одна дверь закрывается, другая открывается? Вместо сгоревшего города манит другой. Итак, во Францию, навстречу приключениям! Потом — в Италию, Ватикан, Австро-Венгрию, возможно, даже в Россию! Не забывайте, что вы еще должны вручить свои верительные грамоты Московскому князю.
— Отлично, — сказал Сэрплас. — Но когда до этого дойдет, я сам буду выбирать модем.
The Little Cat Laughed to See Such Sport
THERE WAS A SEASON in Paris when Darger and Surplus, those two canny rogues, lived very well indeed. That was the year when the Seine shone a gentle green at night with the pillars of the stone bridges fading up into a pure and ghostly blue, for the city engineers, in obedience to the latest fashions, had made the algae and mosses bioluminescent.
Paris, unlike lesser cities, reveled in her flaws. The molds and funguses that attacked her substance had been redesigned for beauty. The rats had been displaced by a breed of particularly engaging mice. A depleted revenant of the Plague Wars yet lingered in her brothels in the form of a sexual fever that lasted but twenty-four hours before dying away, leaving one with only memories and pleasant regrets. The health service, needless to say, made no serious effort to eradicate it.
Small wonder that Darger and Surplus were as happy as two such men could be.
One such man, actually. Surplus was, genetically, a dog, though he had been remade into anthropomorphic form and intellect. But neither that nor his American origins was held against him, for it was widely believed that he was enormously wealthy.