В тот вечер Фейдима выразила опасение, что их могут подслушать, поэтому Атосса увела ее в маленькую комнату возле своей спальни, где можно было не опасаться чужих ушей.
Фейдима, не скрывая тревоги, призналась Атоссе, что она все больше убеждается в том, что Бардия — это не Бардия, а другой человек, весьма на него похожий.
Атосса с замирающим сердцем поинтересовалась у подруги, на чем основаны ее подозрения. И услышала в ответ неоспоримые доказательства женщины, познавшей на ложе двух мужчин, которые являлись к ней под одним именем и с очень похожей внешностью. Однако разницу в темпераменте и некоторые физиологические отличия в размерах интимных частей тела нельзя было не подметить.
— До вашей свадьбы Бардия был совсем не таким в постели, каким стал ныне, — призналась Фейдима. — Я не хочу отзываться плохо о твоем брате, милая Атосса, но он был гораздо нежнее. Теперь же Бардия просто-напросто обуян самой дикой похотью. Не стану скрывать, Бардия стал чаще навещать меня, но его грубость и ненасытность меня просто убивают. И потом, его половой орган стал гораздо больше. Я достаточно изучила его во время оральных ласк и теперь просто цепенею от ужаса, ведь это скорее фаллос бога, нежели смертного человека.
Милая Атосса, однажды ночью я выбралась из-под твоего брата едва живая, а ему все было мало. Тогда я привела к нему другую наложницу, известную своей неутомимостью, ту сириянку, бывшую храмовую блудницу. Но и сириянка долго не выдержала, ибо ей приходилось терпеть лишь боль, а не наслаждение. Пришлось мне привести еще двух рабынь-армянок, с каждой из которых Бардия сошелся дважды, прежде чем насытил свою похоть.
— Своей ненасытностью Бардия порой изводит и меня, — как бы нехотя произнесла Атосса. — Я тоже поражаюсь его неистовости.
— Думаю, что это вовсе не Бардия, а вселившийся в него дух Тельца, — прошептала Фейдима, наклонившись к самому уху Атоссы. — Сам могучий Гэуш-Урван[40] завладел телом твоего брата! Я вот только не знаю: к добру это или к худу.
— Ты говоришь страшные вещи, Фейдима, — Атосса с сомнением покачала головой. — Теперь я буду бояться ложиться с Бардией в постель.
— Я не могу это утверждать, — сказала Фейдима, — но мне так кажется.
— Хорошо, — Атосса мягко обняла подругу за плечи, — я повнимательнее присмотрюсь к Бардии. Последнее время мне он тоже кажется странным.
После этого разговора Атосса запретила Смердису навещать Фейдиму. Это его расстроило, от огорчения он безобразно напился за ужином. В пьяном виде Смердис заявился в спальню к Атоссе и бесцеремонно потребовал, чтобы его жена пошире раздвинула бедра, ибо он полон желания поиметь ее.
Грубый тон и вызывающая манера пьяного повесы вывели Атоссу из себя. Она позвала евнухов, чтобы те увели «царя» в его покои. Но не тут-то было! Смердис встретил евнухов отборной бранью, и те в страхе повалились ему в ноги. Кончилось тем, что евнухи на четвереньках убрались из спального покоя царицы.
Стащив с себя одежды, залитые вином, Смердис завалил супругу на ложе и, сломив ее отчаянное сопротивление, безжалостно изнасиловал ее, нарочно причиняя ей боль и заламывая руки.
Опустошенная и раздавленная, Атосса лежала рядом с храпящим, ненавистным ей мужчиной и молча глотала слезы, которые жгли ей щеки. Жизнь словно издевалась над ней и мстила Атоссе за убийство родного брата. Вот она — царица! — подобно рабыне вкусила полной чашей унижения и боли, ею воспользовались против ее воли, чтобы насытить позыв животного инстинкта. Самое ужасное заключалось в том, что Атосса была обречена в дальнейшем на подобные же издевательства.
«Я должна убить Смердиса! — мелькнуло в голове у Атоссы. — Должна встать и заколоть негодяя его же кинжалом. Иначе… А что иначе?»
Атосса растерялась от последней мысли.
Ее страшило и возмущало повторение случившегося, но вместе с тем убийство Смердиса придется как-то объяснять, причем объяснять приближенным царя, которые всерьез полагают, будто Смердис и есть Бардия.