– Я и забыла, как сильно мне его не хватало.
– Правда?
Мама включила свет. Именно этот момент Танцующий Вентилятор выбрал для того, чтобы повалиться на пол.
На секунду мы оба задержались на нем взглядом.
Мама покачала головой.
– Поверить не могу, что Бабу все еще хранит это старье.
– Ты же сама говорила, что жители Йезда ничего не выбрасывают.
Мама прыснула от смеха.
– Вставай. Пора одеваться. Твой дед планирует выехать уже через полчаса.
– Хорошо.
Солнце еще целовало горизонт, когда я вышел из дома. Чтобы не мерзли уши, мне пришлось надеть капюшон куртки.
Кругом было тихо.
Это если не считать дома за моей спиной, где мама кричала Лале, что пора надеть ботинки, а Маму кричала маме, что ни в коем случае нельзя забыть бутылки с водой и перекус.
Папа толкнул меня локтем, спрятав руки глубоко в карманы серой куртки с символикой «Келлнер & Ньютон».
– М-м.
Ор в доме утонул в жужжании тысячи бешеных ос. Это Бабу завел автомобиль семьи Бахрами и теперь пытался вывести его на обочину перед домом.
Ардешир Бахрами водил минивэн тускло-голубого цвета, который по виду принадлежал другой эпохе развития человечества. Он был похож на футляр, весь угловатый, а выхлопная труба изрыгала такое количество дыма, что не оставалось сомнений: в глубине его каталитического конвертера работала целая Кузница какого-нибудь Темного Лорда.
Я задумался, проводят ли в Иране тесты на уровень выбросов выхлопных газов. Казалось невероятным, что автомобиль семьи Бахрами может одобрить хоть один инспектор в мире.
Бабу остановился перед домом, но облако дыма продолжало черным саваном укутывать минивэн, а потом растворялось, обращаясь тонкими струйками позади машины.
Я решил называть дедушкин минивэн Чадмобилем.
Я бы даже провел обряд крещения, но продажа алкоголя в Иране запрещена, а значит, бутылку шампанского, которую можно было бы разбить о голубой корпус автомобиля, я бы не нашел. Можно было бы использовать для этих целей бутылку дука (это такой газированный йогурт, который обожают все Настоящие, Нечастичные Персы), но а) обычно его продавали в пластиковых бутылках, которые не бьются, и б) какая адская вышла бы грязища.
Бабу вылез из машины и наклонился над капотом.
– Фариба!
Маму за руку вывела из дома полусонную Лале и усадила в Чадмобиль. Пока отец пристегивал ее, Маму снова скрылась в доме.
– Фариба! – закричал Бабу.
Следующей из дома вышла мама, неся в руках пакет со снеками.
– Могу его взять.
– Спасибо, милый.
Я положил пакет в багажник, пролез на заднее сиденье и сел рядом с Лале. Но мама почему-то развернулась и тоже побежала обратно в дом.
– Ширин!
И теперь уже Бабу последовал в дом за мамой.
Папа поймал мой взгляд. В уголках его губ пряталась крошечная улыбка.
– Наглядно видно, откуда эта черта у твоей мамы.
Он забрался в машину и занял место посередине.
Я думал, безопасно ли вообще Бабу водить в его состоянии, особенно в поездках на такие длинные расстояния (до Персеполя, должно быть, около шести часов), но, когда я задал этот вопрос папе, он приложил палец к губам:
– Не сейчас.
Я решил, что, наверное, эту тему успел поднять кто-то другой.
И, наверное, именно поэтому все уже с утра были в таком плохом настроении.
Лале потянулась, зевнула и облокотилась на меня, спрятав голову у меня под мышкой.
Обычно мне нравится, когда Лале так делает. Иногда быть подушкой – это как раз то, чем должен заниматься старший брат.
Тем утром я не чувствовал себя хорошим старшим братом.
Я ерзал и ворочался, пока Лале это не надоело и она не прислонилась к окну.
Наконец из дома вышли Маму и мама. Мама села рядом с отцом, Маму – на сиденье рядом с водителем.
– А где Бабу? – спросил отец.
– Забыл арбузные семечки в дорогу, – ответила Маму.
Мама что-то сказала Маму на фарси.
– Да. Каждый раз!
Бабу спешно залез в минивэн с большим пакетом семечек в руках и пристегнулся.
– Ну что ж, – сказал он. – Поехали.
Сухраб ждал нас на крыльце. В утренних сумерках рассмотреть что-либо было непросто, солнце вставало как раз за домом, но в занавешенных окнах теплился свет, и из-за этого дом выглядел теплым и уютным.
Я подвинулся, чтобы освободить Сухрабу место. Лале сердито фыркнула и припала ближе к окну.
– Привет, – сказал я, как только Сухраб закончил здороваться с Маму и Бабу. Это был долгий поток фарси, состоявший, казалось, в основном из проявлений таарофа.
– Доброе утро, Дариуш.
– Готов?
Сухраб защелкнул ремень безопасности.