По словам Сухраба, многие здания еще не были достроены, когда Александр Великий захватил Персеполь.
Александр Великий – это такой Трент Болджер Древней Персии.
Папа пришел в Ападану вслед за нами. Здесь он снова достал из сумки свой блокнот.
– Какие невероятные арки. – Отец указал на несколько огромных арок, которые были высотой примерно в четыре этажа.
– Да.
– Стивен, – сказал Сухраб. – Вам нравится архитектура?
– Это моя профессия, – ответил папа. – Я работаю архитектором.
Брови Сухраба подскочили вверх.
– Что, правда?
Папа кивнул и продолжил рисовать.
Мне хотелось спросить, напоминают ли ему эти руины поверхность планеты Вулкан, как мне.
Хотелось предложить ему погулять тут и всё изучить вместе со мной и Сухрабом.
Но я не знал, как это сделать.
Стивен Келлнер неотрывно смотрел на арки над нашими головами и кусал губу. Он потер страницу большим пальцем, чтобы изобразить тень, и продолжил делать набросок.
– Пойдем, – окликнул я Сухраба, и мы отошли от папы.
– Твой отец – архитектор?
– Да. Партнер в архитектурной фирме.
– Я как раз этим хочу заниматься. Когда-нибудь.
– Правда?
– Да. Хочу быть архитектором или инженером-строителем.
– Ничего себе.
Честно говоря, я не понимаю разницы между этими двумя профессиями.
Но вслух признаться в этом я не мог.
– Учиться надо будет много, конечно.
– Да. Это не так-то просто для бахаи.
– Да?
Вместо того чтобы подробнее об этом рассказать, Сухраб произнес:
– Пойдем, Дариуш. Тут есть еще что посмотреть.
Когда мы увидели Лале и Бабу, они стояли перед стеной.
Не обычной стеной. Как и всё в Персеполе, она была огромной, отличалась зеленовато-коричневым цветом штанов-карго и была украшена резьбой.
– А! Сухраб. Хорошо. Дариуш этого еще не видел, – сказал Бабу. – Подойди сюда, внучок.
Лале висла на ноге дедушки. Я положил руку поверх ее платка и легонько погладил ее. Лале вздохнула и перенесла свой вес с ноги Бабу на мою ногу.
Бабу кивнул на стену.
– Смотри.
Я вытянул шею, чтобы рассмотреть все детали.
Там был барельеф, вырезанный прямо в стене. На нем был изображен бородатый мужчина, сидящий на троне. В одной руке он держал посох, в другой – цветок гиацинта.
Возможно, он готовился к Наврузу. Люди нередко украшают гиацинтами свои хафт сины.
В камне борода мужчины выглядела так, будто она состояла из крупных каменных бусин, и в центре каждой просматривался маленький завиток, бесчисленные крошечные галактики из камня.
– Это ты, – произнес Бабу и толкнул меня в грудь.
– Я?
Я точно знал, что никогда не смогу отрастить такую роскошную бороду, как та, что была вырублена в стене надо мной. Ее росту точно воспрепятствуют тевтонские гены светловолосости, переданные мне Стивеном Келлнером.
– Это Дарий Великий, – сказал Сухраб.
– А.
Бабу подхватил:
– Он построил многое из того, что мы здесь видим.
Пока все это не сровняли с землей злобные греки.
Строго говоря, македонцы.
Бабу посмотрел прямо мне в глаза.
– Дариуш был великим человеком. Сильным. Умным. Отважным.
Я не чувствовал себя ни сильным, ни умным, ни отважным.
Как я уже говорил, родители заранее обеспечили себя поводами для разочарования, назвав меня в честь такой архиважной исторической фигуры.
Дарий Великий был дипломатом и завоевателем. А я был всего лишь мной.
– Твои родители выбрали для тебя прекрасное имя.
Бабу положил руку мне на плечо. Я сглотнул и посмотрел туда же, куда был направлен его взгляд, то есть на барельеф.
– Маму говорила, что ехать сюда слишком далеко. Чтобы увидеть все это. Но ты должен понимать, откуда ты родом.
Я не понимал Ардешира Бахрами.
Вчера я не был в достаточной степени персом, потому что не говорил на фарси, потому что принимал препараты от депрессии, потому что привез ему и Маму какой-то экзотический чай.
Из-за этого всего я почувствовал себя маленьким и глупым.
Теперь же он решил продемонстрировать мне мои корни.
Может быть, у Ардешира Бахрами тоже случались Маневры Гравитационной Рогатки Настроения?
Бабу сжал мне плечо и увел Лале, оставив меня наедине с Сухрабом.
– Бабу прав, – сказал Сухраб. – Приятно посмотреть на место твоих предков.
– Да, – ответил я, – наверное.
– Тебе тут не нравится?
– Нет, просто…
Сухраб вырос в окружении своей истории.
Он знал свои корни.
Ему не приходилось равняться ни на какого древнего императора.