Войдя в прихожую, после пяти минут разъяснений джентльмен вежливо попросил хозяйку налить ему свежего чая, но не догадался, что это было не обычное место, а сборище психов, и ему не следовало пить что-то и есть что-то, вопреки зравому рассудку, но раз шаг первый сделан, дальше будет труднее; сняв верхнюю, уличную куртку, парень прошёл в кухню, где стояла чистота не виданная ранее, а за столом сгорбившись, сидела напуганная девушка в ситцевом старом, поношенном, зелёном платье, грызя мокрый оранжевый сухарь, обмакивая его в непонятное лекарство, читая журнал о садоводах и их достижениях, что было весь сомнительно, даже при наличии соответствующей обложки и такого названия, как "Роман. Паблишинг. Уэльберт Сандейк. Уэльские традиции в оформлении сада и огорода". Что-либо иное не могло привлечь внимание, кроме этого, так как начальные представления о психушке-крае земли оставались только на стадиях учебного понятия и созерцания, хотя пациентка с виду самая обычная. Вернувшись к плану, Рональд обходительно задал первый, главный вопрос "Из-за чего часто в полицию поступают анонимные жалобы на мисс Глэнс", то есть по адресу её самой, хозяйки больницы. Она удивлённо посмотрела в лицо собеседника, наискось устремляя взгляд, изредка переводя глаза то с него, то на зашторенное окно, то на силуэт постоялицы, по прежнему, безотрывно читающей, то снова переходила на блокнот Рональда и на его выражение лица.
- Я не знаю, но действительно, мне говорили об этих жалких словах, а я не догадалась ещё о том, кто создавал сплетни про мой домик! - увещевала дама, при её разговорном тоне веки её делали иллюзию подмигивания.
- А всё, что происходит у вас, это применимо к слухам, имеет какое-то почвенное отношение именно к вам? - на данном этапе господин обозреватель не замедлительно поставил ударение на "слухам", "у вас" и на "отношение", пытаясь каким-нибудь образом задействовать психологию и сконцентрировать зрачки стареющего врача на пищущей ручке, отчерчивающей поля на нелинованном листе бумаги и выводящей загогулины на концах букв, словно это редкий английский почерк.
- Без малейшего понятия... - ответила она, - если бы что-то или кто-то прошёл мимо моего балкона, я бы сразу узнала и достала бы ружьё моего покойного мужа, но так, как я жду терпеливо и сношу обиды, приходится мне притворяться, якобы ничего нет. Заметили, как тут тихо? Это - моя заслуга. Я, правда, не знаю, откуда непрятности.
Стало быть, старушка не решалась открыть ответы на волнующие секреты, но и этого достаточно. Чай подан остывший, с плавающими на поверхности чёрной воды дольками вчерашнего, но ароматного, лимона и грейпфрутовыми тонкими травинками, с четырьмя, едва обесцвеченными ниточками на ободке кружки, и с неясной эмблемой в жёлтой рамочке. Беседа не заставила долго размышлять, потому что в центр посудины ударилась каучуковая пуля, выпущенная из неизвестного оружия, вероятно, принадлежавшего маленькому плохому мальчику лет пяти; по полу разлетелись осколки, и напиток забрызгал половой коврик, образуя большое сине-зелёное пятно, растекаясь по всей чершавой шерстяной окружности.
- Ах ты негодник! - кричала мадам, извиняясь перед журналистом и нервно ища предмет для оказания наказания, бегая по комнатам и ударяя веником очередного пациента.
- Мисс, прошу вас, будьте обходительны с ребёнком, иначе я доложу и об этом. Мы вообще-то вели деловой диалог по вашему положению, в котором вы оказались не понятно по какой причине... - Уорнер был удивлён внезапной реакцией хозяйки, но так и оставался стоять, потому что не было никого другого, кто мог бы поймать и успокоить её.
Есть такая нетленная памятка для любителей правил, гласившая "При рождении каждый ребенок имеет право на безопасную среду, хорошее питание, здравоохранение и образование...", но обстановка и правила псих.больницы не принимали во внимание эти аспекты. Кроме того, в чае был яд, или мог быть, судя по настроению малыша, возможно, не по этому, а из-за мер лечения и его психических наклонностей.
7 глава, "В больнице святой Моники"
Позже, пройдя по дому, он заметил закрытые частные комнаты, которые открываются для тех, кто может позволить себе получить случайно попавшихся, глупых, нивных людей, для избранных, для кукол. В первом этаже, в гостиной, на стене, возле канцелябра, рядом с камином висела ознакомительная карта, по которой Уорнер запомнил местоположение некоторых помещений. В саду, где росли травы, кустарники, деревья, фрукты, ягоды, овощи, ядовито-белого цвета стены окрушали всё пространство, затемняя солнечный свет, а в дальнем углу стоял маленький фонтан, на края которого почему-то были приклеены газовые и люминесцентные лампы. Атмосфера напоминала цветные фотоснимки, сделанные первым в жизни Уорнера фотоаппаратом. Тьма сада делала чувства отрешённости, бесповоротной законченности, грусти, жалости, чего-то незыблемого, давящие на всё человеческое существо. Что-то могло пойти иным путём, стало бы ярким воспоминанием, счастливым фрагментом реальности, если были в прошлом праздники, то сейчас появлялись тошнотворные ощущения, словно ты оказался на обычной, холодной, голодной, грязной улице, совершаешь рейды с попрошайками, под руководством безграмотных "цыплят" к мёртвым источникам и к юездействующей свалке разбитой техники. Кто-то знал, как стать успешным, радостным, но благополучие было бы для невидимого призрака шоком, неудобным и страшным, кто-то мог сделать тебя игрушкой, безвольной, всё просящей спокойствия и еды, способной плакать и бесплатно работать. Это казалось было нейтральным и неитересным явлением.