— Так же, как и ты, малышка. Ты всегда отличалась сильной натурой.
Она улыбнулась. Глаза печальны.
— Сейчас тебе надо собрать все силы. Лекарь хочет пустить тебе кровь.
Я пощекотал ее, она рассмеялась. Услышав этот заранее оговоренный сигнал, врач зашел в спальню.
Я продолжал щекотать ей пятки, она продолжала смеяться. Так мы играли когда-то в детстве. Нежно, но крепко я прижал ее ноги к кровати. Она улыбнулась мне, ожидая пытки. Слезы наполнили ее глаза.
Лекарь сделал разрез. Лукреция закусила губу. Я услышал, как потекла в бутыль ее кровь.
— Молодчина, — похвалил я. — Храбрая девочка.
Лукреция побледнела. Она издала слабый смешок. Я сжал ее руку. Мы надолго умолкли.
Врач перевязал рану и открыл окна; пламя свечей затрепетало на ветру. Потом он покинул комнату, унеся с собой тишину.
— Как твой муж… он хорошо обходится с тобой?
— Да. Он очень добр, Чезаре. Даже после…
Я понимающе кивнул.
— …он был очень добр ко мне. Очень добр.
— Хорошо, — сказал я. — Хорошо… мне не придется убивать его.
— Надолго ли ты приехал, Чезаре? Или тебе нужно сегодня уезжать?
— Нет, я останусь, пока тебе не станет лучше.
— Но удалось ли тебе справиться с проблемами? До меня дошли слухи о твоих капитанах…
— Я же сказал — всё под контролем.
— Но что, если они…
— Лукреция, если ты не прекратишь говорить о моих делах, мне придется принять решительные меры.
— Какие же? — ее брови заинтересованно приподнялись.
— Я призову Микелотто, — пригрозил я. — Он будет гладить твое горло, пока ты не перестанешь говорить вздор.
Она взвизгнула, затем рассмеялась:
— О нет… это даже не смешно!
— Как же ты осмелилась оставаться наедине с тем ужасным и кровожадным злодеем, с Чезаре Борджиа?
— А как ты осмелился оставаться наедине с той грешной, развратной соблазнительницей, с Лукрецией Борджиа?
— Сейчас, скорее всего, нас подслушивают за дверью, — рассмеявшись, предположил я. — Ждут, когда мы начнем прелюбодействовать.
— Или строить козни, замышляя чью-то смерть.
— Придурки. Если бы я мог, то избавился бы от них.
— От кого? — она сонно нахмурила брови, задумываясь.
— От них. От всех. Оставил бы в этом мире только нас с тобой.
Она вздохнула. Коснулась моей руки. Ее голова откинулась на подушки, глаза закрылись. О, Лукреция… увижу ли я тебя вновь?
Чезена, 20 августа 1502 года
ЛЕОНАРДО
Бум! Бум! Бум! Миновала полночь, и гроза громыхала и посверкивала где-то на востоке, но слышны вовсе не удары грома. Мы с Салаи опять поссорились, по его щекам текут слезы. Мы оба замерли, словно нас застали на месте преступления. Я прислушался, задержав дыхание, и убедился, что не ослышался — вновь раздался отчаянный гулкий удар в дверь.
— Войдите, — сказал я.
Курьер насквозь промок — от дождя, не от пота. Из-за открытой двери доносился шелест падающих на землю капель. Он вошел — молодой парень с горящими глазами — и опустился передо мной на колени. Потом зачитал послание от герцога Валентинуа. Его светлость выражал глубокое сожаление по поводу того, что моему важному заданию чинятся задержки и препятствия, хотя в оных препонах нет, безусловно, никакой моей вины.
Испытывая ко мне огромную любовь и уважение, его светлость издал документ, который предоставляет мне широкие полномочия во всех его владениях. После чего посланец аккуратно извлек вышеупомянутый документ из внутреннего кармана и высокопарно огласил его.
«Цезарь Борджиа, божьей милостью герцог Валентинуа, правитель Баланса и Романьи, покоритель Адриатики, правитель Пьомбино и etc., гонфалоньер и главнокомандующий войсками Святой римской церкви: всем нашим наместникам, кастелянам, капитанам, чиновникам, командирам, солдатам и подданным, мы повелеваем и предписываем на вечную память, дабы всюду предоставляли они свободный проход и освобождали от всякого официального платежа за него и за его провожатых, дабы дружески принимали и давали осматривать, измерять и тщательно обследовать, по желанию предъявителя сего, нашего любезнейшего приближенного архитектора и инженера Леонардо да Винчи, каковой по нашему поручению должен обследовать укрепления и крепости нашего государства, дабы согласно с его указаниями мы могли своевременно перестроить их…»
Я глянул на Салаи, он вновь повернулся ко мне и слушал посланца, удивленно тараща глаза. Почувствовав мой взгляд, тоже посмотрел на меня. Еле заметная улыбка, едва сдерживаемый смех.