– Не слышал я про такого писателя, – сомневался Сашка. – Чокнутый, вот кто он.
– Так писатель же пока неизвестный, – стоял на своем Глеб. – Вот допишет роман, опубликует, и все ахнут, и сразу заговорят о нем.
Вот в таких разговорах, в выдвижении новых версий, их опровержении и возврате к старым, но представленным под другим углом зрения, прошли первые полтора года на этом месте. И казалось, что установленный здесь порядок и положение вещей ничто не может поколебать. Но однажды весной, последней весной, когда Глеб еще не знал Ирэны, когда растительность за окном внезапно накрылась зеленоватым дымком, произошел случай, позволивший Глебу заглянуть за край тайны старика Лихарского.
В тот вечер он, готовясь к завтрашнему зачету, засиделся допоздна. В доме властвовала тишина, все давно уже спали, маяком в ночи светилось лишь его одинокое окно. Уставшие глаза слипались, и строчки в книге, словно сговорившись, вдруг начали разбегаться в разные стороны. «Что за дела? – строго спросил у них Глеб. – Бунт на корабле? А вот я вас сейчас кофейком!»
Он вышел из комнаты на кухню, чтобы сделать себе чашку кофе, и тут заметил, что дверь в комнату старика приоткрыта, и через щель в темноту коридора выливается свет, необычный, словно нездешний, зразу поразивший Глеба своим цветом.
– Ух ты! – обрадованно произнес Глеб и потер руки в предвкушении чего-то небывалого, и осторожно, на цыпочках подкрался к двери. И не говорите ему, что это нехорошо и не прилично. Хоть одними глазком взглянуть на тайну! Да как же удержаться?
Насколько это позволяла ширина щели, взгляду его открылась довольно обширная комната. Справа, в дальнем углу перед потемневшим от времени зеркалом на стуле спиной к двери сидел старик. Его отражение смотрело прямо на Глеба из тусклой глубины зазеркалья, словно из проруби. Падавший сбоку колеблющийся свет свечи придавал лицу Лихарского зловещее выражение. Но не это повергло Глеба в шок и оцепенение.
Черная повязка была снята с лица старика, и, скрытый обычно под ней правый глаз, горел теперь злым кровавым светом. Пульсирующие лучи, словно потоки крови, лились из него во все стороны, окрашивая пространство в алый цвет. Лучи метались по комнате, словно пленники, словно ища выхода из темницы. Натыкаясь на глухие стены, они меркли, как от тоски и печали, но тут же, с новой пульсацией, вновь наливались жизнью и надеждой.
Глеба так захватило открывшееся ему зрелище, что он совсем забылся и, неосторожно потеряв равновесие, подался вперед. Дверь предательски скрипнула, старик резко обернулся. Увидев приникшего к неплотно закрытой двери парня, Антон Поликарпович вскочил, опрокинув стул, и с диким криком «В-о-о-н!» захлопнул дверь у Глеба перед носом, едва не прищемив его.
Вид летящего на него старика с горящим во лбу огнем и с ощерившимся в крике ртом был ужасен. Глеб был просто потрясен. Он отпрянул от двери старика и, забыв про кофе, закрылся в своей комнате. «Ну, все, – подумал он, подводя итоги ночного происшествия. – Похоже, завтра придется собирать вещички. Как, однако, некстати!»
Однако, на удивление, происшествие не имело серьезных последствий, и вещички собирать не пришлось. Старика Лихарского после того случая Глеб довольно долго не видел, а когда они все-таки встретились, Антон Поликарпович повел себя так, словно ничего не произошло. Ничего. Совсем. «Вот и ладушки», – зафиксировал свое с ним согласие Глеб.
И все же, не шло никак у него из головы ночное видение. Тайна старика лишь слегка приоткрылась, но не прояснилась нисколько, и потому еще сильней распаляла любопытство и воображение. Не один вечер провел Глеб в тщетных попытках разгадать ее. Но тайна, не подпуская к себе ближе ни на шаг, все сильней захватывала его.
« Что это было? – думал Глеб. – Не может быть, чтобы это был его родной глаз. Что тогда? Стекло? Не похоже. Нет, какое там стекло! Глаз был словно живым, он светился изнутри. Но почему таким странным был этот свет? Почему так нежны и ласковы были его лучи? Почему, наконец, навевали они такую грусть, даже я издали ее ощутил? Если это не глаз и не стекло, то, что тогда? Камень? Камень-самоцвет? Но почему он хранится в таком странном месте? Быть может, старик так его прячет? Но от кого?»