– Что? Да ты в своем уме, парень? – возмутилась вахтерша. – Голова у тебя вертится, так ты поверти ей, посмотри кругом-то, ночь на дворе! Люди спят еще, а ты утра дождаться не можешь! Ирэну ему, вишь, подавай! Иди себе, иди с Богом! Днем придешь, как все нормальные люди ходят.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Глеб плюнул под ноги от отчаяния, и стал спускаться по ступенькам, когда дверь за его спиной открылась вновь.
– Слышь, парень, – послышался виноватый голос женщины, – ты говоришь, из сто тридцать первой? Так нет ее. Вчера весть вечер искали, так и не нашли. Нет ее.
Глеб на удивление равнодушно кивнул в ответ, словно услышал то, что и ожидал услышать. Да так оно, собственно, и было. «Все кончено, – подумал он. – Так все и должно было случиться». И сам ужаснулся своему спокойствию в этот миг. «Все, что от меня зависело, я сделал, – зачем-то успокаивал он себя. – Или не сделал, не смог. Но что теперь об этом говорить? Надеяться больше не на что. Все».
Он посмотрел вокруг себя, словно вняв совету старушки вахтерши, и вдруг ощутил, что этот шумный и тесный мир людей сделался пустым и ненужным. Ненужным ему. Да и на что, скажите, ему эти краски, эти звуки, если их больше не увидит и не услышит Ирэна? Если ее не будет рядом? О, эта мысль была невыносимой.
«Не будет? – встрепенулся вдруг он, ощутив опустошение, произведенное в душе его этой мыслью. – Ну, уж нет! До Нового года почти сутки, и за это время с ней ничего не случится, так что надежду терять рано. Есть время, а, значит, есть шанс все исправить. Буду искать!»
И, забыв о себе, словно в омут неизвестности, окунулся он в этот такой понятный и знакомый прежде город. Глеб просто доверился ему. И город принял его в свои объятия, людской поток подхватил его, закружил и, извиваясь в каменных берегах улиц, увлек за собой.
В этот день город К*** жил особенной, предпраздничной суетой. Горожане спешили, торопились закончить все дела до назначенного волшебного часа. Они несли домой елки, покупали, кто не сделал этого заранее, игрушки, украшения и подарки, не забывая про самое главное, про то, что будет украшать праздничный стол. Казалось, что сама природа трепещет в радостном предвкушении небывалого еще чуда, красивого и веселого. И это трепетное ощущение было всеобщим. И – странное дело! – люди словно позабыли о том, что существуют и другие чувства, другие заботы, которые никуда ведь не делись, а только отошли, отодвинулись на второй план. Глаза перестали замечать чужую боль, и если вдруг чей-то взгляд задерживался ненароком на печальном лице Глеба, это вызывало в ответ лишь легкую, как рябь на воде, тень недоумения, неуместного воспоминания, взгляд соскальзывал, как покрывало с памятника, и человек торопливо проходил мимо. В людской толпе Глеб оказался один на один со своей бедой. Что мешало ему обратиться за помощью и получить ее? Он и сам не знал. Да нет, знал, конечно. Он просто боялся, что ему никто не поверит.
Новый год! Ах, какие надежды, какие мечты были связаны у него с предстоящим событием – переходом через рубеж. Самый любимый, самый желанный, этот праздник приобрел для него особое значение, ведь этот Новый год он должен был встречать с Ирэной. «Да, – подумал он, – как встретишь, так и проведешь. Но для меня не год, а всю жизнь. Если бы я только мог остановить время!»
Не зная устали, Глеб ходил по улицам города. Он заглядывал в окна домов, которые были для него словно зеркала надежды, а в лицо каждого встречного прохожего всматривался так, будто именно в нем он мог прочитать ответ на свой вопрос: где? Иногда он садился в трамвай или троллейбус и уезжал на окраину, где улицы были похожи на переулки центра, где дома были, как правило, в один этаж и прятались за заборами в глубине садов. Но и эти улицы были так же пусты для него. Он словно оцепенел и совершенно не ощущал холода и усталости.
Время от времени он звонил в общежитие.
– Нет, не появлялась, – узнав его голос, отвечали ему виновато, и не сердились.
Время шло, неумолимо приближалась полночь. Часам к восьми вечера суета улеглась, город успокоился, затих. Людской поток поредел, потом и вовсе иссяк, улицы сделались пустынны. Все стихло, ушло в паузу ожидания. Даже моторы машин, изредка еще проносящихся по улицам, стали звучать приглушенней и почти не достигали сознания Глеба. Последние часы уходящего года были строги и торжественны, словно великий портной отсек еще один отрезок жизни, и каждый живущий перед зеркалом вечности примерял его на себя.