<p>
Расслышав и рассмотрев утомление преследователя, Иричилль замедлился, пригасив искромётный взор опаловыми веками и волоча по пепелищу левое крылышко.</p>
<p>
Угомонись, пискун. Я же помочь тебе хочу.</p>
<p>
Дух субора не ощущал в мыслях человека ни обмана, ни самообмана. Но узнавал охотничий раж, стремление обладать чужой жизнью... и желание помочь. И не понимал, чем способна услужить еле ворочающая беспёрыми конечностями тварь окрылённому исполнителю желаний. Приноровившись к вялым манёврам поджигателя, страстно увлёкшегося ловлей прыткой мелюзги, Иричилль предвидел любое его движение, невольное ли, намеренное ли, верное или ошибочное.</p>
<p>
И вновь неразумная птаха-зарянка, всплеснув крылышками, утекала из накрывающих её горстей посмеивающегося человека. Не ослабляя ни на миг натяжение ловчей паутинки задора.</p>
<p>
В гулкой подоблачной вышине заскрипели, загрохотали, соприкасаясь и скобля друг друга с душераздирающим визгом, согбенные ободранные стволы полумёртвых сосен. Посыпалась ржавая хвоя и спёкшееся окорье. Лютует, усиливаясь, ветер.</p>
<p>
Близко. Скоро.</p>
<p>
Выбившись из сил, отрывисто пищит запуганная птичка-огнёвка. Скворчат торопливые шестерёнки часов, прижатых к запястью стальными щитками браслета, резонируя с пульсом. Человек не слышит лязга отмеряющего время механизма, и не слышит тиканья в отчаянных писках зарянки.</p>
<p>
Попался, дурашка!</p>
<p>
Сложилась, хрустнув, под тяжёлой ступнёй трухлявая коряга, запорошённая пеплом. Человек, негромко вскрикнув от боли, пробившей лодыжку, повалился ниц. Застонал, упершись локтями в гарь, приподнял посеревшее лицо и заглянул в помрачённый зрачок неуязвимого подранка.</p>
<p>
Разъярившийся ветер преломил рассохшуюся в пекле сосновую лапу, расколол на щепы мёртвую древесину. Ухнула на очернённую землю тяжеловесная ветвь, круша и разбрызгивая освежёванные пожаром сучья. Вбила в угольную россыпь голову неповоротливого охотника за огненной птицей, и лопнул заглушённый прахом вопль.</p>
<p>
Едва обмякло бездыханное тело, а вызолоченная до блеска зелёная муха уже пробовала на вкус тёплую кожу ладони.</p>
<p>
Крошечное бронзовое отражение лобызающей мертвечину козявки суетливо пересекает чёрное бесстрастие взгляда лесного духа. Погода всё же более предсказуема, чем люди. Скоро ветер стихнет. В воздухе набухнет влага, сутки выстоится в тепле. Следующую ночь затопит дождём. К утру стихия иссякнет, истечёт мелкими каплями. Посвежеет.</p>
<p>
Лесной дух вознёсся над огнищем, пугнув золочёную муху и колыхнув жёлто-серые хвоинки обрушенной ветви, скользнул в еловую тень и исчез.</p>
<p>
Вызрела пасмурная духота, пролилась в золу, омыв туманное небо до звёздного мерцания. Повисла несметными росинками на игольчатом лапнике. По отсыревшей тропе очарованная лучистым утром сероглазая гостья, изумляясь, пришла на волшебный голос лесного духа.</p>
<p>
Почему он поёт? Осень близится. Уже запятнана мокрая гарь пожухлыми листьями, сбитыми ночным ливнем. Время шёпота, не песен.</p>
<p>
Голос Иричилля возвышен, проникновенен и властен. Гостья не противится чистозвонной ворожбе, идёт, всё медленнее и неувереннее. Превозмогает тошноту и вязкий страх. Останавливается, зажимая рот ладонями. Не дышит. Всхлипывая, жадно заглатывает воздух, пятится, оступается, с трудом удерживает равновесие. Уходит! Уходит. Уходит... Пошатываясь. Не смея бежать. Не разбирая дороги. Утро меркнет, плавясь в слезах.</p>
<p>
В голосе духа сумеречного леса, подтаяв и истончившись до тусклого скрипа, треснула и сломалась ледяная игла чародейства.</p>
<p>
Придут гости, с гвалтом и маетой. Заберут истлевающего поджигателя в чуждый громозвучный мир. Хотя и нет в том смысла. Лес поглотил и выпил бы сдохшую в углях тварь без остатка. Сточил бы кости в бурую сытную пыль. Субор не знает ненужного и напрасного.</p>
<p>
Здесь нет пустоты, тишины и одиночества.</p>
<p>
Нет чудес.</p>
<p>
Есть непостижимое хитросплетение противоречивых и противоборствующих желаний, до которых Иричиллю больше нет дела. Увянет лето, на полинявшей рыже-бурой шкуре скоротечной осени засеребрится дыхание зимы. Маленький лесной дух отправится в опасный путь, за южными сновидениями, но, разуверившись в чудесах, не вернётся, и последние грёзы его навсегда останутся тайной для субора.</p>
<p>
Зима увязнет и захлебнётся в половодье. Весна уступит лету. На пожоге заполыхает кипрей. Заживут чёрные язвы. Мир обновится.</p>
<p>
О том поёт кроха Иричилль — отблеск зарева, голос сумерек, взгляд мглы, чуткая и жестокая душа Леса. Эхо вторит певцу звонко и точно, но никогда не ответит, счастлив ли тот, кто знает своё предназначение...</p>
<p>
</p>