Дочь поворачивается к матери.
Тебе вот, вижу, нравится его сын. Да, очень видный молодой человек, очень. Правда, он всё равно недотягивает до своего отца, как-то мельче, что ли.
Дочь. Как мельче? Он ростом с отца.
Мать. Да я же не про внешность. То есть… Как бы тебе объяснить… Может быть, профессор не был так красив, как его сын, но он был интереснее, крупнее как личность. Вот он учёный. Другие учёные посвятят себя науке, а людей не видят. А профессор всегда был внимателен к людям, думал о городе. Ты знаешь, что наш парк хотели вырубить?
Дочь мотает головой.
Профессор тогда очень возмущался, организовал жильцов, все подписались под заявлением, он и по местному телевидению выступал, хорошо так говорил – заслушаешься. И парк сохранили.
Дочь. Надо же.
Мать. Я не помню, конечно, его речь, помню только, что слушать его голос было очень, очень приятно. Он говорил простыми словами, но так славно, естественно, так убедительно, что чуть не загипнотизировал. В какой-то момент мне показалось, что я плыву в потоке света… Это такое счастье… (Помолчав.) Ещё была жива его жена, и я тогда ей так позавидовала…
Дочь (машинально). Может быть, её и убила чёрная зависть…
Мать. Что? Что ты сказала?!
Дочь. Что?
Мать. Что ты сказала?!
Дочь. А что?
Мать тяжело дышит, хватается за грудь, за сердце.
Что с тобой, мама?
Мать (отдышавшись). Не знаю. Схватило что-то… Я ослышалась или ты вправду обвинила меня в убийстве?
Дочь. Ты что? В своём уме?
Мать. Вот это в твоём репертуаре… Значит, послышалось.
Дочь. Вечно придумаешь что-нибудь, а потом из-за этого начинаешь страдать. Тебе что, так нравится страдать?
Мать подходит к окну.
Мать. Никакой радости в жизни не осталось. Вот только солнце и радует.
Дочь. Ну, началось…
Мать. Здоровья нет, денег нет, любимого человека нет, дочь хамит каждый день. Какие уж тут радости…
Дочь. Ну да, конечно, это я одна во всём виновата.
Мать. Да ты меня не слышишь.
Дочь. Это ты меня не слышишь, а я каждый день одно только слышу – как ты ноешь да ноешь, плачешь да плачешь, скулишь да скулишь. Этот скулёж мне всю жизнь отравил! У меня тоже нет никаких радостей! Да, мне нравится сын профессора, я даже моменты подлавливаю, чтобы его на лестнице встретить. Я бы на всё что угодно согласилась, лишь бы он на меня внимание обратил, да только я для него пустое место. И ты можешь что угодно говорить, мне всё равно!
Убегает в другую комнату.
Мать. Господи… За что же такое проклятие на нашу семью… И что она сказала про зависть? Неужели мне послышалось?
Квартира «закрывается».
Явление третье
«Открывается» третья квартира. Мужчина лежит на диване, женщина стоит у окна, поправляет шторы.
Муж. Штору задёрни: свет прямо в глаза.
Жена. Да ты никак весь день спать собрался?
Муж. Дай спокойно полежать.
Жена. Лежи, кто тебе не даёт.
Муж. Раз в неделю только и выспишься…
Жена. Каждую ночь храпишь, как не знаю кто. Это я не высыпаюсь.
Муж. Дёрнул же меня чёрт жениться на этой бабе…
Жена. Угораздило же меня выйти замуж за этого…
Муж. Ну договаривай…
Жена. Да вот слова не подберу.
Муж. Чтоб у тебя да слова кончились? Ха!
Жена. Слов-то у меня много, да ругаться с утра не хочу.
Муж. А что, интересно, ты сейчас делаешь? Не ругаешься?
Жена. Нет, это я пока по-доброму с тобой разговариваю.
Муж. Ну если по-доброму, то давай, жёнушка, накорми меня, напои да спать уложи.
Жена (смеётся). Ой, сказочник… Ладно, так и быть, будет тебе сейчас завтрак. (Уходит на кухню, гремит там посудой.)
Муж. Вот так-то лучше. Баба должна знать своё место.
Жена (выглядывает). Чего-чего?
Муж. Чего-чего… Ничего!
Жена скрывается.
Даже страшно представить, как там было у древних, когда бабы командовали. Как это называется? Ма-три-ар-хат… Так что, там баба была вождём племени? Главнокомандующим? Гы-гы. Гы-гы-гы.
Жена (выглядывает). Чего?
Муж. Ничего!
Жена скрывается.
Ну, вообще-то моя ещё ничего, особенно когда добрая. А без ругани-то как? Не обойдёшься. Милые бранятся – только тешатся. Эх… Было ж времечко…