— А правда ли, Виктор Климентьевич, что вы придерживаетесь домостроевских взглядов на семью? Во всяком случае, так вы заявили в недавнем интервью журналу «Женщина и время». Неужели ваша супруга согласна на подчиненное положение в семье?
— Ну, это смотря что считать подчиненным положением, — улыбнулся Виктор. — Да и что такое домострой? Это соблюдение порядка, необходимого для блага всей семьи. По-моему, основные наши беды происходят как раз из-за того, что мы не имеем порядка на всех уровнях — от семьи до государства. Моя жена это понимает.
Здесь Виктор был полностью убежден в своей правоте. Инга с ним соглашалась. Да и Кира Шубникова в свое время не прочь была оставаться женой Виктора на любых условиях. А вот Марина считала, что его авторитарность угнетает, порой переходит в деспотизм… Интересно, что же в этом письме? Нет, нельзя отвлекаться на такие мысли во время дискуссии.
Наконец, все закончилось. Обессиленный из-за долгого внутреннего напряжения, Виктор почти упал на заднее сиденье своего лимузина и на минуту прикрыл глаза. Охранник сидел впереди, рядом с шофером, двое других ехали во второй машине вместе с помощником. Таким образом, хоть на время пути Виктор мог почувствовать себя почти наедине с собой. Он даже отключил мобильник.
Развернув папку с документами, словно просматривая деловые бумаги, он положил сверху таинственное письмо и с жадностью забегал глазами по строчкам, не слишком умело отпечатанным на пишущей машинке. Письмо захватывало с первых же слов:
Я обращаюсь к вам потому, что совершенно случайно узнала правду о гибели Марины Потоцкой. Она не покончила с собой, а была убита по заказу, если верить предсмертной исповеди одного из убийц, рядом с которым я оказалась за полминуты до его гибели,
У меня нет возможности выяснить, насколько правдивы его слова и кто является заказчиком убийства. Я простои посторонний человек и знаю, что вмешиваться в это дело мне очень опасно, И все-таки я специально приехала из своего города в Москву, когда узнала, что вы проводите встречи с избирателями. Именно вам, человеку влиятельному и имеющему прямое отношение к Марине, я решила открыть эту тайну. Иначе просто не смогу жить с таким моральным грузом. Ведь Марина — кумир моей юности. И не только моей. И не только юности. Она больше, чем женщина, больше, чем актриса. Она — символ той самой красоты, бесполезной и беззащитной, которую никак нельзя утилизировать, просчитать, но без которой жизнь теряет вкус и цвет. Люди в повседневной суете забывают, что и хлеб насущный, и войны, и машины, и политика — все это средства, только средства существования. Но цель, к которой, пусть и неосознанно, стремится каждая нормальная душа — это красота, это возвышенные мгновения. А кто и что напоминает нам об этом? Природа, искусство и люди, подобные Марине. Я не знаю, какова она была в бытовой жизни. Это и не важно. Ведь, как писал Пушкин, «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он малодушно погружен». Важно то, что Марина создала Образ. А этот Образ воспитал и возвысил многие сердца. Вам кажется, что я выражаюсь чересчур высокопарно? Пусть так. Должно же быть в жизни хоть что-то по-настоящему достойное высоких слов.
Конечно, убийство любого, даже самого ничтожного человека — тяжкий грех, и об этом все сказано Достоевским. Но, когда убивают не просто человека, а символ Красоты — тут уж поневоле приходят на ум слова о гении, сраженном «бестрепетной рукой», о «пустом сердце», которое «бьется ровно», и отмахнуться от этого невозможно.
Простите, что задержала вас этим лирическим отступлением. Теперь перехожу к конкретике. Приведу факты, которые мне удалось выяснить, а уж вам решать, имеет ли смысл расследовать это преступление или нет. Потому что если вы, при ваших возможностях, не сумеете в этом разобраться, — то кто же тогда? Уверена, что мое письмо не оставит вас равнодушным, Человек, так близко знавший Марину, вряд ли мог полностью вычеркнуть ее из своего сердца даже за много лет.
Итак, я живу в городе Днепропетровске. Однажды на моих глазах умер вроде бы от сердечного приступа некто Еськов Николай. Он утверждал, что…
Дочитав до конца, Виктор откинулся на спинку сиденья и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь побороть приступ волнения, граничивший с сердечным спазмом. В груди что-то вздрагивало и судорожно сжималось, в висках оглушительно пульсировала кровь. Он не ожидал такого поворота. Был почти уверен, что в письме — какие-нибудь очередные сплетни о Марине, сопровождавшие ее всю жизнь и не отпускавшие даже после смерти. Но все оказалось куда хуже. Задайся кто-нибудь целью выбить из седла Виктора Голенищева — вернее способа не нашел бы, И сколь проницательна эта незнакомая дама! «Человек, так близко знавший Марину, не мог вычеркнуть ее из своего сердца…» Если бы незнакомка понимала, до чего болезненно ее замечание! В самую точку бьет! Что же теперь делать, что? Оставить все, как есть, словно и не было письма? Убедить себя, что кто-то намеренно старается вывести его из равновесия, заставить делать глупости? Еще легче предположить, что его просто жестоким образом разыгрывают.
Но в глубине души Виктор отдавал себе отчет, что письмо днепропетровчанки — отнюдь не розыгрыш. Недаром он и сам до конца не верил, будто Марина покончила с собой. Виктор отчетливо вспомнил, как во время похорон его преследовала неотвязная мысль: «Смерть всегда выбирает лучших. Но ведь Марина сама выбрала смерть?.. Не могу поверить! Она так любила жизнь…» Одна из версий самоубийства заключалась в том, что, возможно, Марина была неизлечимо больна, но скрывала это от всех и застрелилась, желая избежать мучительной смерти. Но никакого медицинского подтверждения этому не было. Да и, зная характер Марины, Виктор был уверен, что, даже будучи смертельно больной, она бы все равно боролась за жизнь. И все-таки факт ее самоубийства был официально подтвержден следствием и ни у кого не вызывал сомнений. Даже Евгения Потоцкая и сын Алексей не говорили об убийстве, а ставили вопрос о поисках виновных в доведении до самоубийства. Впрочем, Евгения после гибели дочери тронулась умом, а Алешка закрутился в своих заботах и вскоре уехал к невесте во Францию. Так никто и не возбудил дело о дополнительном расследовании.
И вот теперь именно ему, Виктору Голенищеву, бывшему мужу Марины и будущему депутату Госдумы, попала в руки та самая нить, потянув за которую, можно узнать тайну, не перестававшую терзать его со дня гибели Марины. До сих пор он старался не думать об этом, но не избавлялся от проблемы, а лишь загонял ее в глубины подсознания.
Теперь все всплыло наружу. Письмо не просто подтверждало его смутные подозрения об убийстве. Оно еще и выворачивало наизнанку его затаенные чувства. Неизвестная восторженная поклонница таким высоким штилем и так глубоко отзывалась о Марине, будто прочитала все эти слова в его, Виктора Голенищева, душе.
«Создала Образ…» «Убили Красоту…» Виктор прикрыл глаза и почти наяву увидел тоненькую фигурку на берегу моря — там, где впервые встретил ее почти тридцать лет тому назад. Она вышла к нему как Венера из пены морской — и показалась прекрасней всех боттичелиевских и тициановских Венер. В ее облике соединилось сразу несколько чистопородных гениев красоты, уводивших воображение в туманные глубины времени и пространства. Жгучие черные глаза с длинными ресницами и темные брови она унаследовала от бабушки-грузинки. Золотистые волосы, белую кожу и нежный профиль — от восточнославянских предков. А шляхетские корни угадывались в царственной осанке, горделивом вскидывании головы, тонкости пальцев и запястий.
Виктор иногда сознавал, что невольно завидует происхождению Марины, доставшемуся ей ни за что ни про что, в то время как он сам должен был постоянно доказывать свою «непростоту». Но в Марине формальная принадлежность к благородной породе настолько совпадала с ее истинной сущностью, что завидовать было как-то неловко. Сама Марина никогда никому не завидовала, что при ее профессии казалось почти невероятным. Другие актрисы, особенно соперница по театру «Новый Глобус» Эльвира Бушуева, тем больше недолюбливали Марину, чем меньше она снисходила до завистливого злословия.