Я чуть не упал от головокружения, от запаха крови и грязи, от осознания, что, возможно, убийца именно я… Бухнулся на колени и простоял так, раскачиваясь влево-вправо, как одуревший от жары белый медведь. Неужели мои провалы в сознании привели к этому? Мне нужно в психушку, а то ещё кого-нибудь убью… Но потом вдруг меня осенила мысль: «Почему нож был в левой руке?» Я никогда не был левшой! Может, это какая-то моя вторая личность? Мой доппельгангер? И это не амнезия, а раздвоение личности! Нет, это бывает только в кино. Здравый смысл мне кричал: «Уходи!»
Я с трудом нашёл нож. Торопливо снял с себя рубашку, вытер нож. Растёр рубашкой запястье девушки, её шею, прошёлся по кожаным штанам. Снял туфли и ногой в носке взбил подвальную пыль, убирая отпечатки подошвы. Вдруг увидел белую карточку, поднял: моя визитка! Оглядел пол на предмет ещё каких-нибудь моих вещей. На всякий случай протёр рубашкой остатки косяка в дверном проёме и направился наружу. Я оказался в какой-то промышленной зоне. Здание, в подвале которого я очнулся, какой-то давно замороженный объект. Через метров двести я надел туфли, застегнул пиджак, спрятав под него окровавленную рубашку. И побежал.
Я бежал, не чувствуя времени и расстояния. Дважды мимо проезжали машины. Но я, заслышав их издали, прятался в каких-то кустах. Что заставило меня так мобилизоваться тогда? Но дело сделано. Я убежал от этого ужасного места. Я сжёг рубашку. Я даже вышел утром на работу. И только лицо девушки-ирокезки теперь стояло перед глазами. Тогда я и попросил у Гершензона таблетки от бессонницы. Но ничего ему не рассказал…
И вот теперь эти хрипы, голос, запах вернулись…
Я пролежал, сотрясаясь от страха, целую вечность. Постепенно отпускало… И звуков больше никаких не было. Пришлось заставить себя встать. Увидел открытое окно… Видимо, распахнулось ветром. Почувствовал, что прикусил щёку… Вот откуда вкус крови! Это моя кровь… Шатаясь, я дошёл до чайника. Вытащил из блистера розовую таблетку. И проглотил её. Сердце ещё ухало, желудок сдавливало, но страх уползал в углы этой тёмной избы.
И главная мысль: «Зато здесь, в деревне, никого не убью… из тех, кого люблю».
______________
* Из бессмертной комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».
** Из трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов».
*** Вновь А. С. Грибоедов.
**** Из «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова.
========== глава 3 ==========
Утром всё по-другому: ни вкуса крови, ни запаха смерти, ни ледяной руки страха, сжимающей горло. Только обязательные задорные петухи, беспечные танцы солнечных бликов и вкус ячневой каши с гусиным яйцом. Здесь я, как истинный дауншифтер, стараюсь есть правильную пищу, покупаю молоко и творог у бабы через два дома, затарился полезными крупами, в чулане две коробки с овощами, целый день грызу кислые яблоки и терпкие груши с тех запущенных деревьев, что уже одичали в моём саду. Я изменил своему любимому кофе, честно заваривая чёрный чай в фарфоровом чайнике, добавляя, как и положено, пару листочков бурятской травки сайган-дайля. Утром ночной кошмар не кажется таким страшным, но всё-таки заставляет меня шизофренически уставиться в неопределённую точку на стене, зависнуть в безнадёжности. После этой ночи я чувствовал себя безмерно уставшим и вновь виноватым.
Я не стал включать телефон для ежедневного разговора с Сашкой, не было сил слышать его тревогу за меня, его злость на индифферентного Гершензона. Друг будет беспокоиться, ну и пусть… Всякий раз мне хочется наорать на него, послать на три буквы его заботу. Хочется заткнуть его криком: «Это я во всём виноват! Неужели ты не видишь? Держись от меня подальше!» Но я молчу. Ничего уже не исправить. Единственное, что я могу, — это прозябать вдалеке от людей, замуровать себя в безвременье и безлюдье. Может, стоит принять розовых таблеток больше, чем одну? Штук пятнадцать? Как-то это не по-мужски будет… А как по-мужски? Пулю в рот? Надёжно и феерично: пятна на выцветших обоях и практически признательные показания для следователя Чистякова. Хм… а может, это коричневое пятно, бывшее под тем календарём с оставшимися в живых, тоже чьи-то отчаявшиеся мозги? Пф-ф-ф… Интерес к каше пропал, страшно захотелось кофе покрепче и сигарету посмолянее. Так, чтобы горечь ударила по кислоте сознания. Но ни кофе, ни курева. Решил пойти на речку.
Когда вернулся, так и не исцелившись от ночного приступа, обнаружил на ротанговом кресле во дворе то самое обнаглевшее существо по имени Тася, что ещё вчера изрядно меня напрягало. Сегодня он был в леопардовой длинной тунике поверх джинсов с широкой полосой страз по низу. Он сидел нога на ногу, ухмыляясь чему-то на мониторе вычурного ноутбука, на крышке которого было огромное количество каких-то наклеек.
— Бонжур, ма шер! — прокартавил нежданный гость, увидев меня, и, подобно Шерон Стоун, проделал трюк ногами. — Выглядите некошерно, друг мой! — Он подскочил ко мне и с видом медсестры со стажем стал рассматривать лицо «больного», то есть меня. — «Отчего на личике усталом глухой тоски неизгладимый след?»* А ведь мой суженый не спал сегодня! Или спал, но сном мятежным и жестоким? Признайся, терзался ночью, что «не старушку убил, а себя убил»?
— Какую старушку? — оторопел я.
— О-о-о! — разочарованно протянул Тася. — Видимо, русские классики маловато потоптались в сей чудной голове. Что ж, будем без иносказаний. Плохо спал?
— Не твоего ума дело. Зачем пришёл?
— Фи! Какое неблагородство! «Своей душой славянской, тонкой я западаю на подонков…» Говорят, что так Бегбедер выразился. Вот подписываюсь под его словами! Я к нему с забралом поднятым, а он дубоголово: «Зачем пришёл?» Спасать тебя пришёл!
— Меня не от чего спасать.
— Не от чего? Согласен! Зато есть, от кого! Пойдём-ка в интимное место, кое-что расскажу! И… ахтунг! Я принёс тебе кофе!
— Я… Я… не пью кофе, — неубедительно промямлил я, предательски сглотнув.
— Угу… Я типа верю. Значит, буду пить я, а ты — давиться завистью! — И он подхватил ноутбук, банку с кофе и впереди меня пошагал в дом, демонстрируя, кто тут будет командовать парадом. — И лайфхак тебе от Жванецкого: «Вместо жизни — здоровый образ жизни». Не стоит оно того, мой лев! Не айс!
Я вздохнул и пошёл следом за Тасей, уговаривая себя, что это только ради кофе. А ради чего ещё?
Тася вёл себя как хозяин. Очевидно, что он знал, что где лежит. Стервец побывал в доме — и не раз. Я заворожённо наблюдал, как он что-то взбивает, мешает, переливает и при этом крутит задницей, пританцовывая и напевая какой-то бред. Вскоре у меня аж поплыло перед глазами от запаха кофе.
— Мой повелитель! Кофе готов! — Тася в вальсирующем движении на цыпочках доставил две кружки с ароматным напитком к столу, на котором так и лежал вчерашний лист календаря. В одной кружке чёрный кофе, в другой, видимо, капучино. Тася пропел: — Со сливочками мой! А эта горечь тебе! Как ты любишь.
И откуда он знает о том, что ни сахара, ни сливок, ни специй, ни алкоголя в кофе я не признаю. Только моно. И большими кружками. Так, чтобы до сердечного стука и дрожи в пальцах. Впрочем, дрожь в пальцах была у меня и без кофе.
— Пей, мон ами! Лучше кофе, чем таблетки! — гнусаво протянул Тася, подмигнул и уселся на единственную табуретку. Он открыл свой ноутбук, ткнул пару раз в клавиатуру и поманил меня пальчиком. Я же еле сдерживал себя, чтобы не заглотить кофе целиком вместе с кружкой. — Итак, мой разлюбезный, когда ты видел Риту Жарикову в последний раз?
— Кого? — Кофе божественный, как я соскучился по этому вкусу. Вкусу жизни, а не образа жизни.
— Лысую Гвен.
— Не помню.
— Вспомни!
— Ещё до смерти Ильяса. Случайно из окна машины.
— И не остановился? И не поговорил с этой нимфой?
— Нет. Нам не о чем было говорить. Да и она вряд ли бы удостоила меня парой слов. Она настоящий гуманоид. Ни со мной, ни с Сашкой не общалась.