— Да нет, — говорю, — спасибо, рыба моя! Пусть сам лопнет от бешенства.
И лицо так ветру подставляю, из машины высунувшись, всем своим видом показывая, как мне хорошо. И как ему плохо, что он потерял меня навсегда!
Подъезжаем к моему дому. Я таксисту деньги заранее даю. И как только машина останавливается возле подъезда, мчусь по лестнице наверх, на второй этаж. Ключ наготове держу, естественно. Счет же на секунды идет. Капиталист уже внизу туфлями элегантными по ступенькам цокает. Влетаю в квартиру. Мама с бабушкой у телека сидят и аж чаем давятся при виде меня.
— Что случилось? Он руки распустил? — бросается ко мне мама.
— Сволочь он оказался. Сволочь! — залпом допиваю мамин остывший чай. — А я чувствовала. Это всё из-за тебя! — набрасываюсь я на бабушку. — Сходи Женечка, кофе попей, хороший мужик, порядочный. Гнида он порядочная.
— Да расскажи уже в чем дело! — бабушка хватается за сердце.
— Ты себе не представляешь, ба! Этот капиталист поганый мне сказал, что СССР развязал Карибский кризис.
— И? — шепотом спрашивает бабушка.
— Что “и”? Что “и”? — ору я. — А ты не знаешь, что это американцы? И что только последняя буржуйская гнида может мне, профессиональному политологу, такую хрень нести?
— Ой, вэй! Ой, вэй! — шепчет бабушка, вздымает руки и со слезами на глазах смотрит в потолок. — Господи, спасибо тебе большое за то, что ты этой идиотке послал точно такого же идиота, как и она сама! Несите деньги! Много денег! Я пожертвую на синагогу!
Только собираюсь босоножки снимать с натруженных пролетарских ножек, как в дверь звонят.
— Я не открою! — демонстративно отхожу к балкону. — Это точно он. Чтоб вы знали: этот псих за мной гнался от самого Тель-Авива.
— А я открою! — мама решительно одергивает сарафан, поправляет волосы и твердой походкой идет к двери.
Распахивает ее и расплывается в улыбке.
— Добрый вечер! — капиталист стоит на пороге, но не переступает его. — Я прошу прощения за позднее вторжение. Просто хотел убедиться, что Женя благополучно добралась до дома.
Брехло! А то он не видел, как я неслась по лестницам наверх.
— А вот она, — мама делает два шага в сторону, немедленно сдавая адреса, пароли, явки и меня.
— Евгения, можно на два слова? — вымученно улыбается капиталист.
Только хочу ответить, что нельзя, но получаю такой щипок в зад от бабушки, что у меня аж дыхание перехватывает. Руки у нее сильные. На лепке пельменей и пирожков натренированные.
— Ну? — цежу сквозь зубы, выходя на лестничную клетку.
— У тебя есть ровно две минуты, чтобы спуститься вниз и сесть в мою машину, — шепчет он и глазами так зыркает, что аж искры сыпятся во все стороны.
Прямо ёлочка, зажгись, а не мужик. Но я же тоже не из картона сделанная. Поэтому ехидно так спрашиваю:
— А если нет, то что?
— Тогда я сяду возле двери и буду всю ночь громко петь. А петь я не умею. Поэтому все окружающие сильно пострадают.
Пытаюсь сдержать смех, но получается плохо.
— Ладно, — говорю, давясь. — На пять минут выйду, и не больше!
Беру сумку, спускаюсь вниз и сажусь в его машину. Он заводит мотор.
— Нет, — возражаю я. — Поговорим здесь!
— Молчи, женщина! — отвечает он. — Это похищение! Моя интеллигентность закончилась в тот момент, когда ты сбежала. Теперь будем разбираться по закону пустыни.
— Это как? — мой голос дребезжит от едва сдерживаемого смеха.
Кто бы мог подумать, что он окажется таким остроумным?
— Это вот так: схватил девицу, забросил на верблюда и повез в пустыню, — он трогает машину с места.
Едем молча. Я сижу и думаю: вот почем мужики такие дураки? Совсем не разбираются в женщинах. Пытаются произвести на нас впечатление и поэтому кажутся скучными и пресными. Если бы Илья так по телефону разговаривал, то я бы с ним давно встречаться начала.
Машина подъезжает к морю и останавливается. На побережье ни души, что вполне понятно. Будний день, за полночь. Освобожденный народ Ближнего Востока дрыхнет под кондиционером перед очередным жарким трудовым днем. Илья глушит мотор и поворачивается ко мне всем корпусом. В черных глазах отражаются огни побережья.
— Ну ты, конечно, упертая. Я думал, что я один такой псих.
— Ты не псих. Ты капиталист поганый!
— А ты психопатка, — он гладит меня по щеке.
— Руки убери! Я разрешения не давала.
— Ладно. У меня тогда такой вопрос: ты когда-нибудь видела высадку десанта на территории вражеского государства?
— Нет, а что?
— А говоришь: политолог. Ну как же! Смотри и учись! — он наклоняется, целует меня в губы и шепчет: — Возражения не принимаются! Это вторжение.
— Смерть иноземным захватчикам! — толкаю его в грудь. — Я сейчас в леса уйду партизанить, как Че Гевара.
— А вот это нет. Никуда ты не уйдешь. “Поздно, Красная Шапочка” — сказал волк”, —он скалит зубы и рычит, целуя меня в шею.
— Да иди ты в… на Кубу! Я щекотки боюсь!
— К чёрту Кубу и Фиделя! Давай целоваться, Евгения!
— Перебьешься! Я на первом свидании не целуюсь.
— Ну ладно! Но попробовать же стоило!
— Ну это да, конечно!
— Еще одна попытка, — он переворачивает мою руку ладонью вверх и осторожно прикасается к ней губами, — замуж за меня пойдёшь?
— На Кубе?
— Ну можно и на Кубе, если хочешь.
— Тип-топ.
— В каком смысле? Не понял.
— В смысле: перетопчешься!
Ласковое море тихо шумит, отражаясь в глазах Ильи. Это ж надо! На что мы, женщины, только мужиков не ловим, чтобы замуж выйти! На большой бюст, аэродинамическую попу, умение печь пирожки, залёт, скромность и далее по длинному списку, который у каждой женщины свой. Но чтобы поймать мужика на Кубу, Фиделя и Карибский кризис — такое может быть только у меня!