Но раз за разом я попадаю на автоответчик.
Проходит час. Я продолжаю плакать и разговаривать сама с собой, пытаясь дозвониться Лоану.
Проходит два часа. Я попросила Зои и Джейсона позвонить в пожарную часть и узнать хоть что-нибудь. Мне нужно знать.
К концу третьего часа я уже дошла до того, что почти надеялась, что мне объявят о его смерти, лишь бы только эта пытка закончилась.
– В части не отвечают, Виолетта. Я не знаю, что еще можно сделать! – беспомощно отвечает Зои.
И вдруг, не ожидая этого, я слышу, как кто-то вставляет в замок ключ. Я резко оборачиваюсь, мое сердцебиение ускоряется. И я вижу, как заходит Лоан, словно ангел, спустившийся с небес, – и я словно оживаю.
– Вот черт! – выдыхаю я.
Не знаю, из-за стресса или из-за крови, сочащейся у него из брови, но я снова плачу.
– Он здесь, он вернулся! – говорю я Зои.
Я отбрасываю телефон и повисаю на шее Лоана. Я врезаюсь в его крепкую грудь и утыкаюсь лицом в плечо. От моих рыданий у него намокает футболка, но мне все равно. Он здесь. Он вернулся, он не умер. Он сдержал свое слово.
Вот только мой лучший друг никак на это не реагирует. Он не подхватывает меня, не обнимает. Он стоит, замерев на месте. И теперь, когда я знаю, что он жив, старая обида вновь дает о себе знать. Я отодвигаюсь и, прожигая взглядом, бью его по груди.
– Какая же ты сволочь! Я три чертовых часа пыталась до тебя дозвониться! Ты хоть знаешь, через что я прошла, пока ты играл в мистера Неприступность? Я думала, ты умер!
Я надрываю глотку, но он все так же тупо смотрит мне в глаза.
– Мне жаль, – говорит он мрачно, почти не слышимо.
Я смотрю на него внимательнее: у него рассечена бровь, лицо все в поту и саже. Но что хуже, в его глазах – бесконечная боль. И мой гнев тут же исчезает.
– Лоан?.. – шепчу я, не понимая.
Его глаза застилают слезы, беззвучно стекающие по щекам. Я смотрю на них почти завороженно. Они оставляют за собой четкие дорожки, столь видимые на фоне сажи. Он плачет. Лоан плачет.
Он смотрит мне прямо в глаза, даже не пытаясь стереть следы своего горя. И наконец таким голосом, словно его пронзили тысячи кинжалов, он говорит:
– Итан мертв.
Он не дает мне времени как-либо отреагировать. Он зажмуривается, словно одно лишь то, что он сказал это вслух, уничтожает его, и прячет лицо, зарывшись в мои волосы. От шока я замираю, словно статуя.
Я так волновалась о Лоане, что ни на секунду не подумала об Итане.
– Нет…
– Он мертв, – повторяет Лоан, и его слезы заливают мне грудь. – Итан мертв – не я…
На глаза наворачиваются слезы, и у меня не получается их сдержать. Сегодня умер мой друг. Итан. Итан, который собирался на следующей неделе навестить своих родителей. Итан, который собирался съехаться с Офелией, в которую совсем недавно влюбился. Итан – самый мудрый и самый спокойный человек из всех нас.
Я обнимаю Лоана, тесно прижимая к себе. Он весь трясется. Я понимаю, что и сама трясусь. Шок. Никаких чувств – только грусть, настолько сильная, что тяжело дышать. Мой желудок сворачивается в узел, болит, в сердце ничего, кроме пустоты, а горло сдавливает мощными тисками.
Я впервые кого-то потеряла. О господи!
– Мне жаль… Так жаль…
Я не знаю, кому говорю это: Лоану, который только что потерял одного из своих лучших друзей, или Итану, потому что я ни разу не подумала о том, что он тоже может оказаться в числе жертв. Мне просто жаль. Лоан поднимает голову, носом касаясь моей щеки, оставляет легкий, как перышко, поцелуй на моих губах. Он ловит на них еще одну слезинку, на сей раз не так быстро отстраняясь. Разбитая, я тянусь к нему подбородком.
– Виолетта… – шепчет Лоан полным боли голосом.
Я чувствую, как его руки потихоньку стягивают мою майку вниз за лямки. Я закрываю глаза, чтобы не разрыдаться, вновь вспоминая улыбающееся лицо Итана. Когда я вновь их открываю, покрасневшие, заплаканные глаза моего друга умоляюще смотрят на меня, а топ в это время спадает к ногам.
– Умоляю… Мне… Ты нужна мне…
Мое сердце разбивается на еще более мелкие осколки. Я обхватываю его лицо руками и, поглаживая по щекам, киваю. Он шепчет приглушенное «спасибо», теряющееся в новом поцелуе. Его руки жадно хватают меня за бедра. Я отдаюсь его воле, голой грудью прижимаясь к его груди. Я знаю, что ему это нужно, и знаю, что это единственное, что я могу ему сейчас дать.